Хозяйка Дьявола
Шрифт:
– Если бы меня заботила эта ваша эстетичность, я бы не стал абсолютным чемпионом. Дьяволом арены. Зато тебя, пташка, всё это показушное дерьмо заботит настолько, что ты готова выкинуть триста тысяч, лишь бы только нассать в тапки какому-то рыжему чмырю, – откровенно нагло, криво оскалившись, раб склонил набок голову, как если бы ждал реакции на такой выпад.
И пропустить уже второе хамство мимо ушей графиня не позволила. Медленно поднявшись со стула, Сандра скрипнула зубами от вспыхнувшей под рёбрами злости. Сжав ладони в кулаки, завела руки за спину и гордо вышла из-за стола, смерив раба уничижительным взглядом из-под очков.
–
– Недальновидно это было бы, если бы у меня появился настоящий хозяин, а не писклявая птаха, – не дрогнув ни единой мышцей лица, всё так же издевательски протянул раб, и Сандра сцепила кулаки ещё крепче.
А дальше пришлось откровенно блефовать.
– Писклявая птаха прямо сейчас может приказать выпороть тебя, как нашкодившего щенка, – она надеялась, что угроза вышла веской и достаточно настоящей. Ведь на деле в Стормхолле и некому было поручить подобное.
Похоже, раб это понял сразу, продолжая откровенно насмехаться.
– Да ну? И зачем же нам посредники, возьми кнут в свои изнеженные ручонки. Оба получим массу новых впечатлений, – одарив её оценивающе-пошлым интересом, он обличительно прищурился: – Не пытайся меня запугать. Я вижу разницу между тем, кто готов причинять боль, и тем, кто просто зазря сотрясает воздух. И если до тебя всё-таки дошло, что сработаться нам не вариант, давай к делу. Мне нужна моя арена, и ничего больше. Так что завтра с утречка резво подберёшь юбки и побежишь продавать меня тому, кто понимает отличие бемгишей 2 от танто 3 .
2
Бемгиши – 2 широких, но коротких клинка-полумесяца. Их можно назвать кистевые секиры или египетские ножи.
3
Танто – кинжал самурая. Похож на маленькую катану.
Не такого разговора Сандра ожидала и не подобных ультиматумов. Даже слегка онемела от шока: как вообще можно хотеть вернуться в адское пекло, где приходилось драться за жизнь?! Правда, доля резона в словах раба точно была: избавиться от паршивца и вернуть себе потраченные деньги ей бы не повредило. Но хватило мимолётно представить, каким хохотом разразятся напыщенные лорды с сегодняшнего аукциона, когда узнают, что раб продан на следующий же день, и она упрямо вздёрнула подбородок.
– Заканчивай хамить мне и пытаться указывать, – повысила она тон, как можно более строго сверкнув глазами. – Я не собираюсь тебя продавать и не буду выгонять на арену…
– Ну и дура. Я бы за пару боёв вернул тебе все потраченные на меня деньги.
– И не смей меня перебивать! – Сандра чувствовала, как краснело от напряжения её лицо, но всё же пришлось напомнить рабу главную угрозу: – Ты будешь служить так, как мне будет угодно. Или я пойду с твоим контрактом не на невольничий рынок, а к судье. Ты прав, я сама не стану мараться об твою грязную шкуру. Тебя просто выбросят догнивать дни в угольной шахте, великий и непобедимый
Чего она точно не могла предвидеть – что вместо покаяния раб неуловимым движением метнётся вперёд и резко схватит её за горло. Безупречно быстро найдёт большим пальцем точку бешено затрепетавшего пульса и так перекроет дыхание, что подкосятся колени. Она и пикнуть не успела, не то, что отклониться, и смогла только безуспешно вцепиться ногтями в каменно твёрдую грубую руку, пытаясь разжать стальную хватку. Очки свалились с носа и звякнули, разбившись об пол.
– Смелая пташка, – прошипел раб, нависнув над ней и уничтожая почерневшим от ярости взглядом, пока Сандра судорожно пыталась поймать воздух ртом, становясь пунцовой от ужаса и беспомощности перед этой звериной силой. – Что ты там пропищала про шахты? Так вот назови мне хоть один повод не свернуть эту нежную шейку прямо сейчас. Забрать контракт и…
– И… нико…гда больше… не вер…нуться на ар…рену, – через жуткое, болезненное усилие прохрипела Сандра.
Хватка раба дрогнула, чуть сузился ненормально затопивший серую радужку зрачок. Лёгкой слабины хватило, чтобы графиня смогла вывернуться из его руки и отклониться назад, едва не упав грудью на стол. Уперев кулаки в столешницу, она отчаянно закашлялась, пытаясь восстановить баланс в лёгких. По щекам текли слёзы, горло саднило, а чувствительная кожа шеи, знавшая лишь мягкость дорогих тканей, горела огнём.
– Вот тут ты права, пташка, – как будто не замечая её страха и боли, вздохнул раб. – В бегах я не смогу быть тем, кем должен. На смертельные бои можно выходить только рабам под эгидой хозяина. Так что давай искать золотую середину между нашими «хочу».
Сандра лихорадочно соображала, пока её дыхание приходило в норму. Осторожно коснувшись явно припухшей шеи, она стиснула зубы от злости и развернулась лицом к рабу, на этот раз твёрдо решив поставить его на место. Ведь его слабость всё-таки удалось нащупать, как и выход из кошмарной ситуации, в которую сама себя загнала.
Впервые пожалела, что не держала на службе какого-нибудь дуболома, который прямо сейчас перебил бы хаму пару костей. Так что играть осталось лишь теми картами, которые доступны.
– А теперь слушай сюда, ублюдок, – выплюнула она севшим, хриплым голосом. – Ты больше никогда не посмеешь распускать руки. Будешь вести себя как положено рабу, выполнять все мои приказы. Без хамства и споров. И тогда я не только забуду про то, что ты сделал сейчас, как посмел угрожать хозяйке… но и найду тебе такого владельца, который даст больше, чем арена захолустного Нью-Биллингтона. Я продам тебя в Лондон, где ты сможешь драться с кучей новых соперников и самоутверждаться сколько душе угодно.
– Что ж, звучит неплохо. Это уже попахивает сделкой, так? – помедлив пару секунд, нехотя признал раб и отступил на два шага назад.
Сандра едва не выдала своё торжество победной улыбкой, но удержалась и продолжила как можно более официально:
– Да. Сделка. Поработаешь на меня, пока не найду покупателя в Лондоне.
С удовлетворённым вздохом графиня осознала, что теперь разговор поменял позиции. Приосанившись, она неспешно вернулась за стол, как будто желала подчеркнуть, кто здесь главный, а на самом деле для банальной безопасности. Находиться на расстоянии вытянутой руки рядом с рабом-убийцей, плевавшем на неприкосновенность аристократки, совсем не хотелось.