Хозяйка колодца
Шрифт:
– Красивая. – Ключ от ее свободы в руках у деревенской дурочки. Какая ирония. – Выброси его в озеро.
– Жалко. – Нюрка прижала медальон в груди.
– Я сказала – выброси! – Налетевший ветер швырнул девчонку на землю. Из ушей ее полилась кровь.
– Не надо! – она зажала уши руками. – Не надо так…
– Просто делай что велю. – Ветер унялся, припал к земле.
–
– Не буду. – Наталья улыбнулась. Пришло ее время.
Без медальона он утратил и разум. Он пришел к колодцу сам, опустил руку в воду, велел:
– Выходи.
– Я уже здесь. – Она стояла прямо перед ним, но без ключа он больше ее не видел.
– Я сказал – выходи! – Похожая на паука рука нырнула за пазуху.
Наталья подошла вплотную. Видеть страх в его подернутых бельмами глазах – что может быть слаще!
– Где ты?..
– Я здесь.
Рыба приняла ее душу с привычной покорностью. Чувствовать свое тело, пусть и покрытое чешуей, было приятно. У этого нового тела были мощные плавники и зубы…
Он взвыл, когда она впилась зубами в его руку, впилась и потянула вниз, на дно. С ним, уже немощным стариком, справиться было легко, гораздо легче, чем с остальными. Но она не спешила, она дарила ему надежду на спасение, чтобы тут же отнять ее. Он должен был мучиться так же, как мучилась она.
– Ненавижу… – сказала она, целуя его мертвые глаза. – Как же я тебя ненавижу.
Он лежал на дне колодца. Жалкий старик, когда-то возомнивший себя вершителем чужих судеб. Один из ее врагов. Жаль, что второго ей никогда не достать…
Нюрка примчалась на ее зов почти сразу. Из ушей ее снова текла кровь, щеки были мокрыми от слез.
– Я здесь, Хозяйка! – Она замерла у колодца.
– Я тоже здесь. – Наталья вышла из тумана. – Сделай для меня еще кое-что. Хорошо?
– Все, что скажешь. – Рукавом сорочки Нюрка стерла с шеи кровь.
Она знала, что делать, продумала каждый свой шаг. Закрыть заглушку, спустить воду из колодца. Когда дно перевернется, граф свалится в преисподнюю, ее собственную преисподнюю. Его тело никогда не найдут, не предадут земле, никто не придет на его могилу. Очень скоро о нем все забудут. Больше никто не станет ее господином.
Нюрка очень старалась и все сделала правильно. Она хорошая девочка, хоть и слабоумная. А может, она и слышит ее оттого, что слабоумная? Какая разница?! Она устала. Она очень устала и хочет спать. Сон – это ведь маленькая смерть. Проспать
В пещере было сыро и темно, только медальон-рыбка тускло поблескивал на ее груди.
– А теперь пой! – велела она, закрывая глаза. – Спой мне колыбельную, Нюрка!
Ей не было покоя, глупые, жадные люди все время нарушали ее сон, поили своей горькой кровью, вытаскивали на поверхность, заставляли убивать снова и снова, пока какая-нибудь очередная Малуша, или Нюрка, или другая дурочка, которым она потеряла счет, не начинала петь колыбельную. Колыбельная дарила ей покой и забвение. Она почти привыкла к смерти урывками, почти смирилась. Но все изменилось.
Ей было жаль ту девчонку. По-настоящему жаль. И дело было не в медальоне, который глупая Малуша, или Нюрка, или какая другая дурочка все-таки не выбросила в озеро. Серебряная рыбка, ее вечное проклятье, висела на шее у умирающей девчонки. Она знала, как страшно умирать в одиночестве, наверное, поэтому осталась до самого конца. Гладила девчонку по волосам, пела колыбельную. Несчастная умерла счастливой, а она, получив причитающиеся жертвы, снова уснула. До тех пор, пока все не повторилось.
Только сейчас, первый раз за всю ее не жизнь и не смерть, все пошло не так, не по отработанному за долгие годы сценарию. Мужчины жаждали золота, убивали, насиловали, предавали. Она привыкла и смирилась. Но этот был не таким. Этому не нужно было золото, он пришел за женщиной, которой была уготована такая же страшная смерть, как некогда ей. И он не желал отступать, рисковал жизнью ради призрачного, несуществующего чувства, которое глупцы называют любовью. Не верил, что делает это ради любви, но поступал так, как до него не поступал еще никто, как не поступил тот, имя которого она так и не смогла забыть.
Она могла бы его убить, обвить чешуйчатым телом, утащить на дно, чтобы он, такой странный, такой непохожий на остальных, на веки вечные остался с ней. Но не убила. Остановилась в самый последний момент, замерла, прислушиваясь к отголоскам того светлого, что еще осталось в ее черной душе. Этого хватило, чтобы он ушел. Пусть уходит. Будут другие. На ее бесконечный век еще хватит предателей, насильников и убийц. А с ней пока останется этот, запертый в каменной ловушке, на собственной шкуре испытавший коварство графа Лемешева…
Она устала. Она хочет спать. Ей нужна колыбельная…
– Эй, голубки, вы там поторапливайтесь! Бомонд ждать не будет! – донесся с улицы бас Сотника.
– Готово! – Морган дернул вверх молнию на вечернем платье Марьяны, поцеловал в обнаженное плечо. – Кто шьет эти адские приспособления? Ты сможешь в этом дышать? – спросил он, поворачивая ее к себе лицом. – Вдруг в самый разгар вечеринки у тебя случится остановка дыхания?