Хозяйка Мерцающего замка
Шрифт:
Последнюю ночь перед экзаменом мы решили провести порознь. Я решила, если уж на то пошло.
– Варюш, – протянул Кострик, не желая уходить из моей квартиры. – Гонишь меня в ночь?
– Тимур! – Я просительно сложила руки перед грудью. – Не дави, а то ты останешься, мы опять не выспимся и завалим экзамен.
– Ты не завалишь, ты всё выучила! Ты же у меня умница, красавица…
– Кострик!
– Всё-всё! Ухожу, жестокосердная женщина.
Поцеловал и вышел. А я ещё несколько минут простояла под дверью, как собака, проводившая
Утром Кострик не позвонил, а на мой звонок мне ответила женщина с механическим голосом, которая равнодушно сообщила, что абонент временно недоступен или находится вне зоны действия сети.
Ла-а-а-дно. Может, он телефон забыл на зарядку поставить. Или выключил на ночь, да утром забыл включить. С кем не бывает?
Подхватив сумку с конспектами, шпаргалками и зачёткой, я поскакала на маршрутку.
До начала экзамена было чуть менее сорока минут, а между тем вся наша группа почти полным составом клубилась в экзаменационной аудитории. По моим скромным подсчётам, не хватало только Мотьки, парочки парней, которые всегда сдавали последними, и Кострика.
Экзамен нам назначили в старом лекционном зале амфитеатрального типа, войти в него можно было снизу, через главные ворота факультета, или с заднего двора, поднявшись по винтовой лестнице на галёрку. Я воспользовалась вторым вариантом исключительно потому, что мне так было ближе от остановки. Пробралась в зал и, никем не замеченная, тихонько пристроилась со своими конспектами на последнем ряду. Открыла один из сложных вопросов, чтобы немного «надышаться перед смертью», и вдруг услышала:
– …строила из себя, а он её на раз распечатал. Как два пальца об асфальт.
Вскинула голову, пытаясь вникнуть в тему разговора и… и да, не желая в него вникать!
– А тебя, Барон, Кострик позвал свечку держать? – пренебрежительно фыркнул симпатяга Стась, я в него была влюблена целых три недели на первом курсе.
Боже.
Сердце заболело так, что в глазах потемнело. Я ведь даже Мотьке о нас с Тимуром не рассказывала. Не могут они обсуждать меня. Или могут?
– Зачем же свечку? – А вот Бароневич мне никогда не нравился, уж больно противный у него был характер. – Он мне фотку на мобильник прислал. Хотите покажу?
– Я хочу, – выпалила я и, поднявшись из-за парты, небрежной походкой спустилась вниз, где кучковались мои одногруппники. – Покажешь?
Барон похабненько ухмыльнулся, и не думая смущаться, а затем протянул мне свой мобильник.
– Да смотри, Варька. Разве ж мне жалко?
На фотографии определённо была я, а вот лица Тимура видно не было – лишь спина.
– Хорошо получилось, да? – Одногруппник по-прежнему лыбился.
– Отличный ракурс, ты прав.
На что я надеялась? Что это фотошоп, подделка и глупая шутка? Не фотошоп. Это была я и мой первый секс с мужчиной. С любимым мужчиной, как это ни прискорбно признавать. На экране чужого мобильника.
– Ага.
– Может, и дам.
Сердце больше не болело. На его месте в груди образовалась пустота. Чёрная дыра, затягивающая в себя все мои мысли и чувства.
Вернула Бароневичу телефон и вернулась на своё место, стараясь не думать о… стараясь вообще не думать.
– Что, правда? Серьёзно? А когда? Я после экзамена совершенно свободен. Можем отпраздновать, ну и…
– Барон, завали пасть.
Кто произнёс последнюю фразу, я не поняла. Точно не я. Мне в тот момент речевая функция отказала полностью.
Села. Открыла конспект. Буквы плясали перед глазами, а слова утратили смысл. Только бы не заплакать. Только бы не заплакать!
За что?
Пришла Мотька. Я видела, как она разбила мобильник о голову Барона, но что она при этом говорила, не слышала. Да и потом, когда подруга упала на соседний стул, я смотрела на то, как шевелятся её губы, и не слышала ни единого слова. Будто оглохла.
За что?
В аудиторию вошел Хустов и попросил остаться тех, кто будет отвечать в первой пятёрке. И мне бы встать и уйти, да ноги подкашивались, едва за билетом спустилась и кое-как вернулась назад. Сидела, отчётливо ощущая звенящую пустоту на плечах и в груди, писала ответ на вопрос. Решала ситуативную задачу. Не думала. Отвечать пошла первой. Села перед профессором, открыла рот и… и ничего. Речь так и не вернулась.
– Кок, я, в отличие от своих коллег, не собираюсь ставить вам оценку из сочувствия к вашей беде. Вы планируете сдавать экзамен или будете мне тут вселенскую скорбь изображать?
Вселенскую скорбь?
Из сочувствия к беде?
За что?
Вдох-выдох.
Вдох. Вдох. Вдох.
Ещё одна попытка произнести хоть слово – и облом.
Я поднялась, даже зачётку забирать не стала, и вышла. Из аудитории, по коридору мимо одногруппников, игнорируя их вопросы и нервные вскрики, мимо Мотьки, на улицу. Подальше от… от всего.
Зачем было… так?
Не помню, как добралась до квартиры дедушек. Понятия не имею, почему не умерла. Меня в тот день на плаву вообще только одна мысль держала: маме, папе и Эду сейчас мои неприятности здоровья не добавят, а потому в больницу мне нельзя. Хотя надо. Очень сильно! Говорить я так и не начала. Хотела, но…
Ни звука не вырвалось из горла, ни всхлипа.
Дверь открыл дед Артур и, увидев меня, схватился рукой за грудь.
– Что?
На тихий вскрик из кухни выскочил дед Шурка, окинул острым взглядом сложившуюся в прихожей ситуацию и сплюнул сквозь зубы:
– Кур-рва! Говорил же, нельзя было этого поганца к тебе подпускать.
Хлюпнула носом и бросилась к нему, обняла за шею, втянула в себя знакомый, такой родной запах – смесь мыла, табака и терпкого одеколона, – и всё же выдавила из себя: