Хозяйка мертвой воды. Флакон 1: От ран душевных и телесных
Шрифт:
Деян пчелок уважал, любил и штрафы, конечно, взыскивал ульями. Пчелки - это всегда для деревни родной хорошо. Медовухи больше можно сделать на продажу, да и себя попотчевать.
Тут в Соборную избу отворилась дверь, в неё без стука влетел перепуганный парнишка по имени Сява. В шапчонке и коротких штанишках, закричал во всеуслышание, тыкая пальцем в ту сторону, где стоял позорный столб с нарушителем покоя местных девок.
– Там это... Храбра, девка дикая... та, что с такими волосами... ох она его... а он... а люди вокруг...
– парнишка вытирал
Родственники парня перепугались, что их кровиночку сделают калекой до окончания судилища. Староста иволг, Деян, запереживал, что теперь не получит он ульев для Ивового дола. И только родня обиженных девок с рвением одобрила поступок буянки с чудными волосами.
Глава 3.
Все, кто был в Сборной избе, выбежали на улицу, посмотреть, что происходит. Позорный столб окружила толпа односельчан, которые не участвовали в судилище. Слышались крики и смех. Староста Деян растолкал людей и пробрался на лобное место; увидел, что Храбр, как и прежде, был привязан к столбу, но не оставлял отчаянных попыток вырваться на свободу. Парень покраснел, как рак, и сжимал гневно зубы.
Перед ним стояла та, которую звали здесь Хельга, и с ехидной улыбкой, ласковым голосом говорила такие вещи, о которых стыдно даже думать, а не то, чтобы произносить на народном сходе.
– Чего ж ты там подглядывал? Или коротковат у тебя пока девок до дома провожать?
– девушка показала парню согнутый мизинчик.
Народ весело воспринял сравнение мужского достоинства с самым маленьким согнутым пальчиком. От такой обидной провокации привязанный к столбу Храбр разодрал кожу в кровь об грубые крепкие веревки.
– Ну так, если коротковат, дак тебе любая девушка скажет: "Сиди дома, да отращивай!" Говорят, хрен тертый с рассолом помогает при таком несчастье. Натирай да прикладывай!
Собравшийся народ снова принялся улюлюкать над парнем. А посрамленные его подглядыванием девушки краснели, но улыбались.
Розоволосая Хельга не унималась, оставляя на самолюбии парня все новые раны. Вряд ли такой эффект был бы от наказания сдирающей кожу плетью. Душевные раны гораздо больнее. Они не заживают годами, а иногда и до конца жизни. В минуты уединения эти раны дают о себе знать, заставляя вновь и вновь переживать унижение.
– А как отрастет, ты главное не трогай его лишний раз. А то глядишь и девки тебе уже не понравятся...
– девушка вошла в раж. Она ходила вокруг столба, смеялась и все время показывала ему, дразня, согнутый мизинец.
Толпа затихла.
– Хватит, Хельга, еще слово, и ты встанешь на место Храбра!
– послышался из толпы народа голос ведуна Пересмысла. Старик своим видом источал ауру благоговейного ужаса. Девушка мгновенно прикусила язык под его нестерпимо тяжелым взглядом.
Хоть нарушительница покоя и замолчала, селяне, после недолгой
Хельга виновато потупив взгляд опустила голову, чувствуя, что все-таки, как говориться, своими обидными изречениями "перегнула палку". Слепая ярость и жажда мести застилала ей глаза, и в этот момент не было видно той черты, которую переступать не стоило. Но она с легкостью её перешла.
Пересмысл, проигнорировав старосту и родителей парня, сложил руки на груди и вынес окончательный вердикт:
– Всыпать ему сто двадцать розг. По десять за каждую посрамленную девушку.
Судя по тому, что перечить ему никто не стал, именно он являлся бесспорным авторитетом у всех жителей в деревне. Ивовый дол, в отличие от старосты Деяна, который такового только изображал.
– Дед Пересмысл, дак нас тринадцать было, это сто тридцать розг получается?
– подметила веснушчатая Ариша, высчитывая количество ударов на пальцах.
– Хельга уже за себя воздала, даже с лихвой, так что, по-хорошему, и ей пяток розг на сдачу дать не было бы лишним.
Хельга испуганно уставилась на старика.
Мужики из деревни Иволг отвязали Храбра от столба, приволокли козлы для распилки дров и распластали парня на них. Содрали с него остатки разорванной рубахи, закрепили веревками руки и ноги.
Матушка Храбра, Златоцвета, кусала при этом костяшки своих сухоньких пальцев, еле сдерживая крики. Ее супруг, Татьмир, смотрел на экзекуцию сына с каменным выражением лица, видимо понимал - заслужил парень.
Привести приговор ведуна в исполнение вызвался один лихой и крепкий мужчина. Рука у такого точно не дрогнет. Специально для него несколько отроков нарезали пучки ивовых хлестких и гибких прутьев.
Мужик взялся за порку росомахи с пристрастием. Хлесткие прутья со свистом рассекали воздух, оставляя на спине Храбра красные полосы. И их вскоре стало столько, что на спине не осталось ни единого целого кусочка кожи. Парень сначала держался, потом начал превращаться в росомаху; рычал, скулил, как побитая собака, шипел и огрызался.
Златоцвета от такого зрелища лишилась чувств. Её подхватили братья и не дали рухнуть на землю. Татьмир сурово молчал, но взгляда не отвел. Остальной народ смотрел на расправу спокойно. Старухи показывали непослушным детям на наказание и стращали их. Некоторые мужики смотрели на парня с презрением. Хельга хотела отвернуться, ей стало жаль Храбра. Пересмысл не позволил.
– Смотри!
– сказал ей ведун и силой развернул её лицом к месту наказания.
Когда наконец парню воздали по заслугам, отвязали от козел, родственники Храбра подхватили его и отвели в сторону. Ведун, он же и целитель, предложил промыть парню раны. На что получил резкий отказ от оскорбленных росомах. Впрочем, сказать что-то резкое Пересмыслу никто не осмелился.
Старейшина росомах задержался в Ивовом долу. Ему требовалось решить со старостой Деяном важные дела: сторговаться на счет цен, на мёд осенью.