Хозяйка Рима
Шрифт:
— Я знала, что это великая честь, быть избранной для служения Весте. И в некотором роде это наделяет меня даже большей властью, нежели та, которой наделен ты.
— Это как же? — Павлин уткнулся подбородком в ладонь и задумчиво посмотрел на свою собеседницу.
— Люди берут на веру все, что бы я ни сказала, без малейшей тени сомнения, а все потому, что я жрица и мое слово священно. Ты мог бы сказать о себе то же самое?
— Нет, — честно признался он. — Что бы я ни сказал, люди всегда ищут в моих словах
— Я чувствую себя в полной безопасности, куда бы я ни отправилась, потому что тот, кто отважится напасть на жрицу, рискует навлечь на себя гнев ее богини. Ты можешь сказать о себе то же самое?
— Разумеется, нет. Только в этом году на мою жизнь покушались дважды. Когда император назначил меня начальником над таким количеством людей, я нажил себе немало врагов.
— Если мне навстречу попадется преступник, которого ведут на казнь, я могу даровать ему помилование, которое не способен отменить даже император. Ты можешь сказать о себе то же самое?
— Неужели? — искренне удивился Павлин. — Ты можешь простить преступника, просто так, по собственной прихоти?
— Это не прихоть. Это голос небес, а небеса не ошибаются. Если Веста шепнет мне на ухо, что человек невиновен…
— И часто она шепчет тебе на ухо?
— Иногда. — Юстина сложила руки в молитвенном жесте, однако на губах ее по-прежнему играла улыбка.
— Похоже, я должен признать себя побежденным, — Павлин откинулся на спинку кресла, — при условии, что тебе по силам на полном скаку врезаться верхом на коне в толпу орущих, раскрашенных синей краской дикарей.
— Нет, — серьезным тоном ответила она. — В этом случае я рискую испачкать свои белоснежные одежды.
— В таком случае, согласимся, что мы квиты. — Павлин заложил руки за голову.
— Павлин.
— Что такое?
— Ты хвастун.
— Может быть, и так.
— Зачем тебе понадобилось хвастаться перед женщиной, давшей обет целомудрия?
— Потому что я хочу, чтобы ты обо мне хорошо думала.
— А я и так хорошо о тебе думаю. И тебе нет нужды похваляться передо мной.
— Хорошо. Могу я спросить у тебя одну вещь?
— Разумеется.
— Я произвел на тебя впечатление?
Юстина расхохоталась. Павлин тоже расплылся в улыбке и, взлохматив себе волосы, посмотрел в пол.
— Так да или нет?
— Огромное.
— Неужели? — Он вновь ощущал себя мальчишкой.
— Я весталка, Павлин. — И вновь смех. — И мое слово священно.
Тиволи
Меч вылетел из рук Ария и, описав в воздухе дугу, упал в весеннюю грязь.
Викс застыл на несколько секунд, не веря собственным глазам, после чего в ликующем жесте пронзил воздух собственным мечом.
— Да! Я разоружил самого Варвара. Да, я бог!
Он издал победный клич, чем испугал слетевшихся
— Повезло, — произнес Арий довольным голосом, хотя и не спешил показывать свою радость. — Попробуй еще раз.
Расплывшись в довольной улыбке, Викс снова принял боевую позу, приготовившись нанести удар. Арий тоже занес меч, но Викс блокировал его движение, слегка пригнулся и вновь ударил. Движения его теперь были плавными, незаметно перетекая одно в другое. Он сражался не нахрапом, а с расчетом, избегая телесного контакта с Арием, который превосходил его в силе, полагаясь в первую очередь на свою проворность. Их поединок превратился в соревнование в быстроте и ловкости.
Лишь когда ленивое весеннее солнце начало клониться за виноградник, оба вонзили мечи во влажную землю, а сами рухнули на нее в изнеможении.
— Завтра будем учиться работать щитом, — произнес Арий, передавая Виксу кувшин с водой. — Предупреждаю заранее, чтобы привыкнуть к его весу, требуется время.
— А каким щитом? — уточнил Викс. Как известно, у разных классов гладиаторов свои щиты. Большой щит и длинный прямой меч у мурмиллона; небольшой круглый у фракийца, который сражается коротким искривленным мечом. А ретиарию вообще не положен никакой, потому что он выходит на арену, вооружившись трезубцем и сетью. Насколько Викс мог судить, ретиарии были презреннейшими из презренных.
— Большой. Ты будешь тяжеловесом. — Арий придирчивым взглядом окинул ученика с ног до головы. Викс рос, как на дрожжах, — он уже был ему по плечо и в свои двенадцать лет был мускулист, как хорошая лошадка. Глазом не успеешь моргнуть, как из него вырастет рослый сильный мужчина.
Викс сунул нос в кувшин с водой, а затем вытер рукой мокрый лоб — жест, которому он научился от Ария. Как и Арий, он носил волосы коротко остриженными, и теперь просил, чтобы ему давали пить неразбавленное вино — потому что так поступал Арий. Надо сказать, что все это слегка настораживало его наставника. Кем только он ни перебывал в этой жизни: и варваром, и рабом, и гладиатором, а артистом, и даже чудовищем. Но вот кем ему так и не приходилось бывать — так это чьим-то героем.
— Ты знаешь, что моя мать скоро приедет проведать меня? — спросил Викс. — Госпожа Флавия получила от нее письмо.
— И когда же она приезжает? — Арий наклонил кувшин, давая псу напиться.
— В следующем месяце. В конце мая. Ты ведь еще не знаком с моей матерью?
— Нет.
— Она ужасная женщина, — произнес Викс и насупился. — Просто жуть какая строгая. Но тебе она понравится. Эй, а мы можем, пока светло, сразиться еще раз.
— Что ж, почему бы нет?
— Тогда я снова разоружу тебя.