Хозяйка усадьбы с секретом

Рамис Кира

Сев на тёплую землю, прижала к себе Барсика и замерла. Даже дышать пыталась через раз.

– Степан! – совсем близко раздался громкий крик. – Дурья твоя голова! Нет её!

– Неужто жива оказалась? Или из мёртвых восстала? – голос Степана дрожал. – Чур меня…

– Глупостей-то не пори! Где ты видел в наших краях магов, что умеют людей поднимать? Ищи, далеко уйти не могла! Кусты проверь.

«Вот и всё, – подумала я, понимая, что недолго прожила в чужом теле, – смерть в один день в двух мирах, да я ставлю

рекорды».

Страх пробирался по ногам к сердцу.

Ветки кустов резко раздвинулись. Прямо на меня смотрел высокий детина лет двадцати с широченными плечами и мощной шеей.

– Тут никого нет! – смотря прямо на меня, крикнул Степан.

«Нет? – сердце гулко застучало в груди. – Почему нет?»

Шок, адреналин, меня потрясывало.

– Мерзавка, ей кто-то помог! – надрывался второй.

– Да что ты так взвёлся? Завтра на зорьке придём, всё более тщательно обыщем, – успокаивал напарника Степан. Я же, сидя в кустах, пыталась дышать через раз.

Почему этот разбойник, что убивал и закапывал, пожалел меня?

– Завтра утром власти приедут вместе с приставами, – опять послышался звук удара. – Разве забыл, что её судили за лихие делишки и лишили всего имущества? А там и земли, и скот, и даже драгоценности. Погонят её из дома словно нищенку…

– Да кого погонят, крестьяне все сами сделали, и разорили, и убили, – голос Степана становился всё глуше. Разбойники удалялись.

– Интересно, она своими ногами ушла, или её кто-то утащил. Нее… Я проверял, не дышала барыня. Не могла уйти, крестьяне утащили, поняли, что золото на ней, бросят в какой-нибудь канаве, да туда ей и дорога. Драгоценности жаль не мне достались…

– Не нам, – поправил говорившего Степан, и наконец всё стихло.

Ещё минут пять я сидела в кустах, надеясь, что сейчас очнусь от страшного сна. Нет, таких снов не бывает.

Отпустив полупридушенного Барсика на землю, вылезла на поляну. Дом, когда-то большой и добротный, практически догорел, но света ещё хватало, чтобы осмотреться.

– Барыня, уходить нужно, – дал о себе знать домовой, выглядывая из моего правого кармана. Сейчас он был не больше ладони. – Я все силы потратил, отводя взгляд Стёпки, задержись он ещё на миг, и всё, пропали бы вы, барыня Софья Павловна.

– Куда уходить? – мой взгляд бесцельно блуждал по поляне. – Я совершенно не знаю этого мира, обычаев. Куда? Тем более что вашу Софи никто не любил, а ещё она под следствием. Всё отходит завтра казне. Если ещё будет чему отходить. Меня что, в долговую яму посадят?

– Успокойся, барыня. Да остановись же! – кричал тот, а я дёргалась из стороны в сторону. – Суд был, я слышал, как Софи рвала и метала, завывая, что остаётся без гроша в кармане. Но в долговую яму её не сажают. Обошлось лишь лишением имущества, но она сама виновата, зарвалась.

– У меня в этом мире есть родители? Муж, дети?

– Что

ты, – пробурчал домовой. – Такой дрянной характер никто не выдержит. Родителей лет двенадцать как нет, злобный дед растил, а как тебе исполнилось шестнадцать, так и без всякого сожаления посадил в карету, выделил слуг и отправил сюда, в родительское имение. По словам Софи, люто он её ненавидел, ни разу письма не прислал, но в деньгах она не нуждалась. Но был жених, его дед сосватал Софи. Парень богатый, да без титула, его отец из простых, выбился в люди да разбогател. Она ему отказала, прилюдно на каком-то балу высмеяла, вот дед её и выгнал из дома.

– Сколько же лет барыне? – мои глаза смотрели на землю. – Там человек, – я пошатнулась и прикрыла рукой рот, чтобы не закричать.

– Братец это твой молочный, Лукьян. До последнего Софи защищал, да куда ему против толпы, – вздохнул Агафон и зачем-то добавил: – Семь лет она тут прожила.

– Жив он, не стой столбом, барыня, – кошачья голова лежала на мужской груди. – К лекарю его нужно.

– К лекарю? К какому лекарю? На чём? – я резко развернулась и охнула, бок прострелила боль. – Мне бы самой к лекарю. Так! Нужно размышлять трезво, а то так и до утра проношусь, словно курица с яйцом, со своими страхами.

– Давай рассуждать трезво, – согласился из кармана домовой.

– Всё же Софи не круглая сирота, дед есть, пусть и ненавидит, но раз снабдил тогда каретой да слугами, то и сейчас не должен выгнать из дома. Далеко он живёт?

– А я почём знаю, – ответил Агафон. – В гости не звали. Я домовой, и мой дом… догорает, – всхлипнул несчастный.

– Проблема, однако, – мой взгляд блуждал в поисках хотя бы тележки. Выходило, или я нахожу транспорт, или, спасая свою шкуру, бросаю раненого незнакомого мне молочного братца Софи.

Второй вариант совесть не позволяла реализовать, поэтому я побрела искать тачку, хватаясь то за бок, то за голову. Адреналин схлынул, боль вернулась с удвоенной силой.

Барсик остался возле Лукьяна.

– Агафон, – тихо позвала домового, приближаясь к сараю. – Как думаешь, может дед не пустить на порог Софи?

– Сложно сказать, она много не болтала. Но если он не писал и был зол, то и дверь способен перед носом захлопнуть.

– А если есть молочный брат, то и матушка должна быть?

– Её несколько лет как не стало, – домовой высунул нос из кармана.

– Смотри, телегу не утащили, – я покрутилась возле лучшего на данный момент средства передвижения. – Жаль, лошади нет.

– Живность первой уводили…

– Ме-е…

– Что «ме»? – озадаченно посмотрела на карман, а потом в сторону. На меня, опустив голову, шла коза со сломанным рогом и оборванной верёвкой на шее. – Коза?

– Белянка, – из кармана выпрыгнул домовой. – Всегда непокорная была, сбежала и домой вернулась, милая.