Хозяйка заброшенного поместья
Шрифт:
Папа мой, заядлый рыбак, непромокаемую пропитку делал просто — растворял в бензине парафиновую свечу и пропитывал полученным раствором хоть ткань, хоть обувь. Но Марья, упоминая вчера о ценах на свечи, говорила только про восковые и сальные. То ли не получили еще парафин со стеарином, то ли они пока в широкий доступ не вошли. Про бензин и вспоминать не стоит.
Впрочем, был у моего папы и другой рецепт — воск, натуральная олифа и скипидар. Раз есть восковые свечи, есть и воск. Олифа — это вываренное особым образом льняное масло, тоже не должна
Олифа тоже нашлась в сарае. Взяв все необходимое, я зашла на кухню — сварить пропитку — и остолбенела в дверях, глядя на грязные следы на полу. Незнакомая девушка в грязных лаптях развернулась ко мне от таза с посудой, поклонилась.
Это, значит, та самая работница и есть. Как бы мне ее теперь не пристукнуть сгоряча.
16.1
Вот уж не думала, что проснется во мне это «ходют тут по мытому!» Взяв себя в руки, я спросила как можно мягче:
— Вы — Дуня? Евдокия?
Ее глаза вдруг стремительно наполнились слезами.
— Грех вам, барыня, над простой девушкой издеваться.
Нет, это не детский сад, это филиал дурдома на выезде.
— То есть? Как я над вами издеваюсь?
Она не ответила, только смотрела часто моргая.
— Марья! — крикнула я, отчаявшись что-то понять.
Та явилась тут же.
— Дуня! Уже за посуду взялась? Молодец, расторопная!
— Марья, познакомь нас, пожалуйста.
— Да ладно те… Вам, — поправилась она. — Не шутите так, барыня. Это я посмеюсь, что вы со мной как с госпожой разговариваете, а кто и расстроится.
До меня наконец дошло.
— Дуня, так ты обиделась, потому что я на «вы» обратилась?
— Да что вы, барыня. — Она затеребила фартук. — Кто я такая, чтобы на вас обижаться?
— Хорошо. — Кажется, дальше извиняться не стоит, девушка решит, что я продолжаю издеваться. — Тогда сойдемся на том, что я не хотела тебя обидеть, а ты не обиделась. И, раз уж Марья тебе не объяснила, давай я сразу расскажу несколько правил, их надо соблюдать.
— Как скажете, барыня.
«Не называй меня барыней!» — хотелось мне попросить, но что-то подсказывало: не поможет.
— Первое. — Я указала на грязные следы на кухне. — Чтобы вот этого не было…
— Так я сейчас подотру! — перебила меня Дуня. Метнулась в сторону двери в прачечную. С лаптя посыпалась пыль.
— Стоять! — рявкнула я.
Подпрыгнули не только Дуня с Марьей, но, кажется, и посуда.
Я-то думала, что Виктор хотел меня задеть, когда говорил, будто на моей кухне только нищих и кормить, а на самом деле здесь действительно о гигиене понятия не имели! Марья каким-то чудом сама руки и кухню держала в чистоте, наверное барыня выдрессировала. Однако не видела ничего плохого в том, что посуду моет
— Первое. На кухню — только в чистом, как в операц… В смысле, грязную обувь снять, грязную одежду переодеть. Если хлев чистила или там когда снег растает и распутица начнется, уличную обувь меняешь на домашнюю, как только порог дома переступаешь.
— Так где это видано, барыня… — встряла Марья, и мои без того невеликие запасы терпения закончились.
— Я. Так. Велю.
Ну в самом деле, не объяснять же им про микробов! То есть объяснить-то можно, но опять скажут, что какая-то барская блажь. Все же испокон веков в одной одежде что в избе, что хлев чистить, что спать на лавке, и ничего… И грязи с улицы не натаскаешь: что на улице земля, что в избе на полу земля.
Виктор, к слову, тоже в уличных сапогах по кухне топтался, так что это не народ темный, это обычаи местные. Правду говоря, я сама в одних валенках бегала и по дому, и на улице, но одно дело — со снега в кухню пройти, другое — из хлева! Кстати, надо бы подать пример и переобуться, когда по полу дуть перестанет. Недолго осталось. Галерею до ума доведу, печи завтра уже можно будет топить нормально.
— Вот теперь узнаю свою касаточку, как дурь втемяшится… — пробурчала нянька себе под нос.
Я сделала вид, будто не услышала.
— Заходишь в кухню — первым делом моешь руки. Вот здесь. — Я указала на рукомой. — С мылом! И неважно, насколько чистыми они выглядят. Зашла в кухню — вымыла руки. Все понятно?
— Как прикажете, барыня, — Дуня смиренно начала мыть руки.
Марья покачала головой, но, видимо, слишком уж свирепый был у меня взгляд, промолчала. Я дождалась, пока она закончит и добавила.
— Раз все понятно, иди переодевайся.
Марья все же не выдержала:
— Так куда она пойдет переодеваться? В деревню побежит за юбкой да вторыми лаптями?
— Да, ты права. Незачем туда бегать.
В конце концов, если работодатель настаивает на спецодежде для работы, правильно будет, если он сам ее и выдаст.
— Дуня, ты пока побудь в девичьей, я сейчас, — приказала я.
Девушка молча шмыгнула сквозь кухню за дверь.
— Марья, пойдем посмотрим в маменькиных сундуках, что можно девушке дать из одежды. Чтобы не решила, будто я над ней опять издеваюсь. И в кладовке я видела валенки.
Латаные, с подшитой подошвой и размера на два больше нужного — но на те обмотки, что Дуня поддевала под лапти, может, и сойдет.
— Да где это видано, чтобы поденщице с барского плеча одежду давали! — возмутилась Марья.
— Да где это видано, чтобы из хлева сразу на кухню таскаться, не переодевшись!
Нянька удивленно посмотрела, и я поняла, что сейчас услышу «а что такого».
— Марья, там, где готовят еду, должно быть чисто. Неужели маменька тебе не говорила? Всегда чисто, понимаешь?