Хозяйка. Рассказы о людях и нелюдях
Шрифт:
Потом наступил сентябрь, в институте появились студенты-первокурсники и среди них Катя. Коротко стриженая вертлявая стервочка, запросто предложившая ему себя в пустой аудитории. Мгновенно стянула майку, оголив острые груди девочки-подростка. Спустила узкие брюки, демонстрируя безволосый лобок с черно-красной татуировкой. И сразу отдалась так, как не соглашалась Варя.
Начали встречаться, и Егор уже не понимал, почему он должен развлекаться с Катей в гостинице или на даче коллеги, если в собственной квартире ждала широкая кровать? Тут-то Варя и призналась, что беременна, да ещё и на большом сроке. Он даже заподозрил некое коварство – сообщила новость, когда аборт делать поздно. Но потом решил, что
– Оставь меня в покое, кошёлка! – Кричал он на Варю вечерами. – Да, мы распишемся! Ты мне выбора не оставила, я теперь как собака на цепи…
Он надеялся, что Варвара хотя бы из самолюбия соберёт свои шмотки и хлопнет дверью. Но та только забивалась в уголок и тихо плакала. А потом он пришёл с корпоратива пьяным, и когда Варя спросила, почему так поздно, просто ударил её. Падая, Варя ударилась о тумбочку. Скорчилась от боли. Егор смутно помнил, как вызвал «скорую». Наутро, позвонил в больницу и узнал, что у неё был выкидыш, не останавливается кровотечение, умирает. Он ощутил ужас: посадят. Если рассказала кому-то, что в произошедшем виноват он… Помчался в больницу, представляя, как где-то в полиции уже заводят дело и летит к чертям всё – начиная с любимой работы.
Он стремительно миновал пропахшие лекарствами коридоры, хмурый врач «только на минуту» пустил в палату, где под синим одеялом лежала бледная Варя. Тусклые пряди волос, воспаленные веки, серые губы. Где та свежая крестьяночка, несколько месяцев назад привезенная им в город?
– Когда помру, отвези меня домой. – Прошептала она, глядя умоляюще.
Он поморщился, вечно что-то деревенское слышалось в её говоре. Почему бы не сказать: «Когда умру». Так нет же – «помру». А куда ещё везти её? Но ответил насколько мог ласково.
– О чём ты, девочка? Рано нам о смерти думать. А ребёнок… что ребёнок, дело наживное, мы же молодые совсем, и сын будет, и дочь… – Убеждал, думая, что не дай Бог выкарабкается дурища, не отвяжешься. Но правильные слова продолжали звучать. – Прости меня, Варя. Сама довела, я погорячился. Не стоило, конечно, так. Хочешь, я на колени стану? Чувствую себя последней сволочью.
Егор холодел, вспоминая о том, что уехала она в больницу с мобильным телефоном в кармане плаща.
– Ты не казни себя. Батя рассудит. Он всё поймёт. – Слабо улыбнулась Варя.
Это она о Боге так? И ведь придется тащиться с гробом в деревню.
Так и получилось. Несколько часов в автобусе наедине с жутким ящиком. Гроб отвезли прямо в деревенскую церковь, а ему пришлось заночевать у Вариного деда, который, к удивлению Егора, скорби не проявлял, всё так же занимаясь по хозяйству. Утром дед ушел куда-то с двоюродными братьями Вари. Вот те косились на Егора с откровенной злобой.
Оставшись один, нежеланный гость побродил по двору. Там было чисто и пусто. Егор вспомнил, что раньше и куры в пыли копошились, и овцы блеяли в хлеву, но, видимо, без Вари старик всё перевёл.
В доме Егор подсел к столу, за которым любила вышивать Варя. Тут стояла шкатулка с нитками, цветным бисером, бусинками. Под ней лежало свернутое полотенце, он расправил его и с удивлением всматривался в узор алыми и черными крестиками, складывающийся в странное изображение, до которого сама Варя вряд ли додумалась бы. Наверное, взяла за образец старинную вышивку. Он хотел сунуть полотенце в карман, чтобы потом проиллюстрировать очередную статью о народном творчестве, но стало неловко красть у старика память о покойной внучке.
Старик, оказывается, уже вернулся, сидел на пороге и подшивал валенок, прилаживал к нему подошву, вырезанную из резины, толстой цыганской иглой протаскивал дратву в дырочки, проколотые шилом.
– Видишь, как ноги застудил, болят. Теперь и летом валенки ношу. – Пояснил он, не глядя на Егора.
– Наверное, на рыбалке простудились? – Вежливо поинтересовался Егор.
– Да. Такая уж наша доля. Испокон веку рыбной ловлей живём.
– Вашему селу много лет?
– Бог знает. Говорят, старее Архангельска. Остался сказ о том, кто мы есть. Слушай. Пришла откуда-то молодая жонка. То ли родичи её выгнали, то ли перемёрли. Построила землянку, стала жить. Рыбу ловить. Как-то сидела она на камне у моря. И поднялся из воды хозяин придонный.
Старик посмотрел поверх очков на Егора.
– Ну и? – Спросил Егор.
– Согрешил он с ней… – Лаконично сообщил старик. Егор криво улыбнулся.
– Понятно. Местное предание.
– Родила она потом девчонку и мальчишку. Придонный хозяин ей рыбу приносил. Поймает и тащит – огромную, в зубищах. Она спервоначалу боялась, а потом обвыкла…
– Как это – в зубищах? Это что, не человек был? – Изумился Егор.
– Я пойду. – Внезапно объявил старик. – Пора поесть, что Бог послал. Ешь, пока живот свеж. – Он обул подшитый валенок, положил в карман шило и иглу, обмотав их дратвой, и побрёл в избу. Егор сел на его место и тупо смотрел на серые громоздкие избы, в окнах которых алела герань. Потом вернулся старик в чёрном костюме и неизменных валенках. Поманил его рукой:
– Пойдём.
Варя лежала в церкви, и он даже побрезговал поцеловать её на прощание, когда деревенские, молча, расступились. Что за ужасное лицо, ещё и опухло. И почему она лежит с распущенными волосами, словно утопленница, только что вынутая из воды? Он никогда не бывал на похоронах, но сегодня избежать не мог. О Варе почти не плакали, порой всхлипывала какая-нибудь женщина и тут же утирала слезы, что-то шептала соседке. Одна из них читала молитвы, стоя в головах у Вари.
– Послушайте, а священник где? – Поинтересовался Егор, выйдя на церковный порог.
– Старый в Архангельск уехал, а нового не назначили. Не приживаются они у нас. Батю не любят. – Охотно пояснили ему, с любопытством разглядывая профессора. Он стоял против земляков Вари – коренастых, загорелых, в полинявших, словно пропыленных пиджаках и брюках, в допотопных кепках неопределенного цвета. Среди них заметил двоюродных братьев покойницы – пара веснушчатых крепышей лет двадцати бросала на него неприветливые взгляды. И снова какой-то Батя… может быть, глава местной общины?
Варвару вынесли из церкви на открытых носилках. Её дед зачем-то попросил Егора подождать и тот смотрел вслед процессии, раздраженный сковывающей глупостью местных обычаев. Заметил детей, которые сейчас не играли, а собрались в кучку возле церкви. Мальчик лет шести просеменил поближе к Егору и, подняв круглую мордочку с зеленовато-серыми глазами, серьёзно спросил: