Хозяйки судьбы, или Спутанные Богом карты
Шрифт:
– И еще я с Левкой жила.
– Левка – это кто? – одними губами спросила Елена.
– Левка, родной брат моего математика.
Елена смутно помнила этого брата – такой же невзрачный и субтильный очкарик, только тот гений, а этот рядовой инженер.
– Жила с ним пятнадцать лет, пока он в Канаду не уехал.
– Зачем? – только и спросила Елена.
– А мой вообще ничего не мог, все в мозги ушло, – легко сказала Лиза. – Вот я и приспособилась. Удобно. Я даже не знаю, от кого Ирка. А какая разница? Даже фамилия одна. – Лиза зашлась в кашле и страшном смехе. Елена молчала. – Это ты у нас молодец. Все всегда делала правильно. Жила честно и праведно. Молодец! Правда, для себя жила. – «Вот тебе и
Господи, опять характер паскудный вылез. Даже сейчас.
– Спи, – твердо сказала Елена. – Будет тебе завтра гороховый суп.
Она резко встала и ушла к себе. Сначала дверь закрыла и прислонилась к ней спиной, как бы отгораживаясь от всего, что она узнала этой страшной ночью. Но потом все же оставила слабую щель. Легла. Лиза долго ворочалась и вздыхала. Елена не спала ни минуты, а в пять утра встала, чтобы замочить горох.
В комнате сестры было тихо.
В начале восьмого она пошла в церковь, не в свою, дальнюю, а рядом, местную, близкую, полчаса ходьбы. Надо было просто скорее дойти и просить, просить у Бога прощение за Лизу. Всеми силами просить. И поговорить с батюшкой. Она стояла и молилась так истово, как никогда раньше.
– Господи! Прости мою сестру! За все прости! Она не ведала, что творила! Но раз она рассказала мне все это, значит, страдала. Ты уже и так наказал ее самым строгим судом! Прости ее, Господи! Я буду молиться за нее, сколько буду жить! Хватит с нее испытаний и боли! Не посылай ее в ад, Господи! Ад был у нее на земле!
Молитва была своевременной. В девять утра во сне Лиза умерла. Умерла спокойно. Слава Богу, без болей.
Здоровая Елена пережила сестру всего на четыре месяца – пьяный подросток на ворованных «Жигулях» сбил ее, ехавшую из храма после службы в день большого церковного праздника. Моментальная смерть.
А куда определили сестер в той, другой, жизни, если она там есть, и что вымолила Елена, мы не узнаем. Но постараемся сделать выводы.
«Прелестницы»
Ася и Соня достались Жене в наследство от бывшего мужа при разводе. Правда, не сразу, но это только по ее вине. Прожив с мужем три года и родив дочку Марусю, они спокойно и разумно решили развестись, как-то одновременно заметив, что кончилась страсть, а любовь почему-то так и не началась.
Разводились без сопутствующих этому процессу эксцессов: когда-то сошлись по взаимной симпатии и уважению, прожили легко и беззаботно эти недолгие годы и так же легко расстались. В благородстве друг друга не сомневались (а по-другому было не принято в их среде). С его стороны это был беспрепятственный раздел небольшой двухкомнатной (его же, кстати) квартиры – ему при этом доставалась комната в коммуналке, а Жене с Марусей – однокомнатная квартира. С ее, Жениной стороны – опять же беспрепятственное общение отца с дочерью и хорошие, дружеские отношения.
Квартиру Женя выбирала долго: не потому что капризничала, – просто очень хотелось хорошего, тихого места. Уже нажились и намучились на шумном Ленинградском проспекте. А когда приехала на Юго-Запад и вышла из метро, то, глубоко вдохнув, поняла, что сама квартира ее мало интересует. Это было ее место.
Неожиданно и здесь повезло: квартирка небольшая, но уютная, совсем чистая, а главное, главное – всеми окнами на знаменитую зеленую рощу. И балкон! Женя потом смеялась, что Маруська спит головой в квартире, а ногами в роще. И когда уже бывший муж перевозил ее с нехитрым скарбом и вышел на балкон покурить, похвалил ее, был искренне рад за нее и Маруську. И, присвистывая, вдруг вспомнил:
– Слушай, а ведь здесь у меня две тетки живут, ну совсем дальние родственницы, божьи
Дом и вправду был непомерный в длину, на целую троллейбусную остановку. Бывший муж все это помнил плохо, был здесь в последний раз еще юношей с матерью, рано умершей от болезни крови.
Женя обжилась быстро, так ей все пришлось по душе. Вдвоем с мамой худо-бедно побелили, освежили потолки, поклеили новые обои, какие смогли достать, покрасили масляной краской окна. Рукодельная Женя сшила шторы на кухню – крупная красно-белая клетка и такие же подушки на стулья. Из Прибалтики мамина сослуживица привезла красный пластмассовый абажур на витом шнуре. Получилось здорово. Женя была счастлива.
Свои небольшие акварели, в основном цветы, теперь она кропала вечером на кухне под уютным абажуром или в плохую погоду днем, когда нельзя было гулять с Маруськой в роще. Они эти прогулки обожали. Сначала Маруська спала положенный ей час в прогулочной коляске, потом ковырялась в песочнице с совком и формочками – у нее уже была своя компания. Потом с руки кормили белок, в лесу тогда их было множество.
Женя разговоров избегала, где-нибудь поодаль читала одним глазом журнал, другим – прицельно на Маруську. Вот тогда-то и начала она почти ежедневно встречать эту парочку, Шерочку с Машерочкой, как поначалу мысленно она их окрестила. А потом они начали раскланиваться, и она прониклась к ним симпатией и называла уже пожилыми девушками – ибо на «старух» они совсем не тянули, да и на дам (это в Женином представлении было что-то статное и величественное) тоже.
Были они обе небольшого роста, примерно одной худощавой комплекции (хотя младшая, Соня, всегда считала себя изящнее, это у нее называлось «тоньше в кости»). Одеты были почти одинаково: легкие крепдешиновые платья летом, вязанные из полотняных ниток шляпки-панамки. Но у младшей, Сони, на шляпке был обязательно вышит кокетливый цветок или приколоты пластмассовые вишни. На стройных и ладных, почти девичьих ногах были надеты шелковые носки и светлые босоножки с кнопочкой. У младшей, Сони, был обязательно напудрен нос и на шее непременный аксессуар – бусы – все, что поставляла тогда индийская промышленность.
Обе были слегка надушены пряным, каким-то прежним, неизвестным Жене ароматом. Каждая несла полотняный стульчик со спинкой и плетеную корзинку. Там – обязательная книга для старшей сестры (что-нибудь из классики) и толстый литературный журнал – для младшей, она обожала новинки. Еще пара яблок и бутылка холодного чая.
Раскланявшись с Женей на аллее, обменявшись любезностями о погоде, они уходили в глубь леса, в тишину, подальше от гвалта детворы. Было очевидно, что живут они вместе, обе не замужем и скорее всего бездетны. Однажды они столкнулись с Женей при выходе из леса, и, поняв, что живут в одном, длинном, как состав, доме (она – в начале, они – в конце), до Жени наконец дошло, как осенило, что это и есть две дальние родственницы бывшего мужа, те самые старые девы, божьи одуванчики. Она им об этом сказала, а они всплеснули руками, долго ахали и удивлялись, обменялись телефонами и пригласили Женю в гости.
Обе, особенно младшая, Соня, были искренне рады и приняли Женю как-то сразу за родственницу, хотя и даже Женин бывший муж был им «седьмая вода на киселе». Теперь, когда они встречались в роще, уже подолгу беседовали, сдержанно восхищались Марусей, спрашивали, не привезти ли чего-нибудь из центра (за продуктами они ездили в «город», на Горького). Просили не стесняться и обращаться за помощью. Ей к ним?! И смех и грех.
Хотя как иногда хотелось сбегать вечером в кино или просто пошататься по центру, уложив Маруську (мама жила далеко, в Кузьминках). Но Женя понимала, что нарушать их привычный ритм и вторгаться в их жизнь она не имеет никакого права.