Хpоники российской Саньясы. Том 1
Шрифт:
В: — Почему ты уехал сюда из Питера и, вообще, как появилась идея уехать и создать здесь коллектив?
И: — Это по натуре видимо так. Город мне никогда не был приятен. Я и в Москве жил, а с шестьдесят седьмого — в Питере. Но город мне совершенно не близок. Если подходить к этой теме издалека, то не лишнее, наверное, будет сказать, что у меня натура такая, что я все время стремился к чему-то запредельному и, поэтому у меня было много самоломаний.
Например, первое было такое. В девятом классе еще. Я в школе был самый маленький по росту и хилый был. А у нас во дворе был турник и я вечерами выходил подтягиваться. Я для себя решил, что каждый день буду подтягиваться, сколько можно, — до предела. Пока могу сдвинуться хоть чуть — чуть. И один раз было такое: я так напрягся, что мне как будто сзади по голове дали дубинкой, — я упал, лежал долго. Потом недели две боялся любых напряжений. И это был не единичный случай. Я много еще в школе над собой экспериментировал и все время как-то до предела шел.
Потом, когда я уже занимался
Другой момент: после Университета я ехал частенько в Дом Культуры Ленсовета. Там была такая «Зеленая гостиная». Я там сидел, читал. Однажды наткнулся на объявление о лекции на тему «Западная парапсихология». Пошел туда. А в то время на такие лекции еще не так просто было пройти, — только по приглашению. Но я прошел как-то. Там, после лекции докладчику было много вопросов, и, вот один вопрос был про йогу. Лектор поначалу отнекивался, что доклад о Западной парапсихологии, а не о йоге, но потом все-таки рассказал, что ему удалось побывать в Индии у одного йога, который все вопросы сводил к теме нравственности. Мне это как-то запало. Я тогда как раз ходил с нервным тиком. Мне запало, что, оказывается, нравственность, — это корень и основа. Что без этого основания, всякие упорные медитации и упражнения — это не то.
А любви-то у меня не было долго очень. Все это для меня было очень далекое. У меня и с девушками-то особых отношений не было. Вроде бы — пора, а внутренних посылов каких-то нет. Когда я возвратился из Армии, то познакомился с девушкой. И вот я ее даже обнимал и искал в себе насильно какие-то сексуальные чувства. Какие-то нежные чувства были, а сексуальных, — нет. Это — редкий вариант. Потом, на первом курсе института, конечно были уже какие-то общения в этом смысле, но, тем не менее, я не чувствовал в этом какой-то доминанты, как это было у моих сверстников. Вообще, когда я бывал в каких-то компаниях, я сидел, обычно, обескураженный. Мне непонятно было, зачем все эти разговоры, всякая ерунда. Терялся смысл и я никак не мог понять зачем это все, вообще, кто я и зачем: Жизнь начинала гасить какой-то мой юношеский огонь и высокое искание. А я смотрю, — ребятам интересны все эти темы: выпивка, девочки и тому подобное, и они даже кичатся этим. И вот, выходишь из такой компании полностью потерянный, одинокий, опустошенный и, опять же с вопросом: как быть? — как жить?
В: — Я все-таки хотел бы вернуться к вопросу — как возникла идея уехать жить в деревню?
И: — Так вот, в городе у меня все время были ломания. Я думал, что привыкну. А нет. Годы идут, а чувствую, что город — чужой мне. А в деревне я никогда не жил. Но, я помню одно переживание: еще в детстве, когда я попал в деревенский дом, меня поразило буквально все, — и стены и простая обстановка, все эти лавки, даже мусор в доме, — да, мне даже нравится деревенская грязь. Как-то запала мне вся эта фактура бытия деревенского. Здесь весь быт дышит жизнью. Есть здесь что-то настоящее, родное и близкое.
Потом получилось, что мои друзья — Рома и Вася приехали в эту деревню. В восемьдесят восьмом году, в журнале «Огонек» была статья про вымирающие деревни. И вот в этой деревне, в Красной Горке тоже жил один человек всего, — бывший школьный учитель. К нему приехал корреспондент журнала «Огонек», взял интервью и написал об этой умирающей деревне. Вася, мой друг хотел давно уже в какую-нибудь уединенную деревню, и, как раз, наткнулся на эту статью. И вот Вася и Рома договорились в сельсовете и купили здесь дома. Я тогда тоже чувствовал, что деревня — это хорошо, но еще не было ни готовности, ни благоволения на это. И я года два еще жил в городе. Там как раз началась всякая коммерция, кооперативы, — и я зарабатывал деньги, покупал все, что нужно было для деревни, — там материалы, инструменты и тому подобное, и привозил сюда. Но сам еще здесь не жил. А в девяносто первом году почувствовал, что внутренне с городом развязался, приехал сюда и с тех пор уже здесь живу.
Поначалу-то я хотел жить в Литве. Вот Вирга (тогда — жена Игоря Калинаускаса) выросла в деревенском быте и ей близка была хуторская жизнь, и, когда мы все последний раз виделись в Вильнюсе, то как-то решили, что в Литве купим домик и я туда перееду. Но это не состоялось. А приехал я сюда в Красную Горку, и чем дольше живу, тем больше мне здесь все нравится, и все по душе.
Вот Валя-то, про которую я рассказывал, — мы с ней женились и жили вместе семь лет очень счастливо. А потом мне встретилась Надя. Она выросла в Дальнегорске. Это на Дальнем Востоке, в Приморском Крае. Там есть шахта и вот этот городок при шахте. И расклад там дикий и ужасный. Все, что там есть, — это жлобство, пьянство, в общем, бытие самое гнусное. Надя оттуда уехала. Она думала, что неужели так вся жизнь пройдет? Мы с ней когда встретились она была совершенно потерянная, пьяная: Рассказала мне про свою жизнь, про то что все условия ее бытия, — они просто невозможные, а она жаждет чего-то иного. И что мне после этого делать, — сделать вид, что не заметил и жить себе дальше? И я обратился к Богу и пришло мне, что нельзя ее отстранять, а необходимо принять. И дальше, на протяжении лет четырех
В: — Что свело Вас с Калинаускасом?
И: — А с Калинаускасом свел Гриша Рейнин. А с Гришей вот как было. Первое мое общение с ним было в семьдесят восьмом году. Я тогда занимался каратэ, а Гриша был одним из инструкторов. И мне он запомнился тем, что как-то в раздевалке говорил что-то очень интересное, — о Духовности там что-то, конкретно я не помню. А потом мне Рома, мой друг, как-то говорит: — «Я тут познакомился с таким интересным человеком — Гришей, у него разные интересные способности, типа — из тела выходит и летает и разные другие. У меня и самого при общении с ним что-то необычное произошло. Вдруг я стал как-то неестественно — четко видеть у сидящих рядом людей всякие каналы энергетические, Все это очень странно». Я тоже захотел с таким человеком встретиться, и Рома привел Гришу ко мне на работу, — туда, где я сантехником, сутки — через трое работал. Оказалось, что мы знакомы, и я у него каратэ занимался. Мы так с ним пообщались, посидели так хорошо. А потом, вдруг, через месяц, Гриша домой ко мне приезжает и говорит: — «Мне приснился сон, как будто течет горная река, и мы едем на плоту и отталкиваемся от берегов. Река очень бурная, очень трудно плыть по ней. И голос звучит, говорящий, что вот, мол, это — ваша юность. А потом река входит в долину, становится спокойной и ровной и это уже как бы наши зрелые годы. И голос этот мне говорит, что, мол, за истинным объяснением всего этого иди к Чабанову». Я ему и говорю: — «Конечно, истинное объяснение я тебе как раз и расскажу!» И я ему рассказал тогда много чего.
И вот, как-то Гриша говорит мне, что приезжает из Вильнюса Мастер суфизма. Это был восемьдесят второй год. Мы собрались у кого-то на квартире. Этим Мастером оказался Игорь Калинаускас. Он тогда много рассказывал о Мирзобае, показывал слайды разные: А потом Гриша привел Калинаускаса ко мне на работу. Там были я, Гриша, Рома и еще такой Коля, который закончил ПсихФак. Сидим, пьем чай, ничего особенного не происходит. А у Коли был такой интерес: так как я ему рассказал, что придут необычные люди, то он ожидал, что они что-то необычное делать будут, какие-то чудеса. Коля нам и заявляет: — «Вы давайте — что-то там говорите и делайте, а я буду объективным экспертом». А Игорь ему отвечает: — «Ты не можешь быть объективным экспертом, ты им по природе своей не являешься». Коля затеял спор: — «Почему не являюсь?» — для него это было непонятно. Тогда Калинаускас говорит: — «Вот Игоря Чабанова я могу пригласить в объективные эксперты». А мы с ним друг другу ни слова до этого не сказали. Он это просто увидел. Коля не унимался. Он начал спрашивать: — «Как достигнуть Истины?», на что Игорь сказал: — «Ты, Коля никогда не достигнешь Истины!» Коля озадачился. Тут уже я вмешался: — «Все дело в том, что, действительно ты, то есть тот ты, который присутствует сейчас, ты, как наличное бытие, никогда Истины не достигнешь. Нужно самому стать Истиной, гореть Истиной, жить ей. Но это уже будешь не ты, который есть сейчас».
Потом мы поехали туда, где Игорь Калинаускас остановился, мы ели плов, и Калинаускас опять рассказывал про Мирзобая, и еще много всего. А потом, он вдруг мне и говорит: — «А ты, Игорь, что ты молчишь?». Я ему так ответил: — «Вот ты все говоришь о Мирзобае, напираешь все на личность Учителя, какой он необыкновенный, а тот же Мирзобай, да и любой Учитель был бы просто рад, если бы говорили не о нем, а том, чем он дышит, об Обращенности, а не о личности». Игорь обрадовался очень искренне моим словам, а потом подарил мне часы, со словами: — «Дарю тебе прибор для измерения того, чего нет!» Такое вот было наше первое общение.
С тех пор мы с Гришей и Игорем общаемся. Редко, правда. У них, у каждого своя траектория. Последний раз я с ним общался в девяносто первом году в Самаре. Там был у Калинаускаса тренинг по «Огненному Цветку» и там был и Гриша и я. У меня там было две или три лекции на тему «Истинный стержень жизни». И у Гриши там были лекции. Он мне тогда сказал — «Ты на мои лекции не ходи, а то я как посмотрю на тебя, мне так не хочется говорить ничего, вроде же и так все ясно, чего говорить!»
В: — Та жизнь, тот образ жизни, которую ты ведешь, называют «Эзотерическим Христианством». Ты согласен с этим определением?