Храм Фортуны II

Ходжер Эндрю

— Проклятие! — выругался он.

Со двора донесся сдавленный крик и лязг металла. Потом что-то тяжелое упало на землю.

— Где ты, господин? — послышался голос Феликса.

— Здесь, — буркнул Сабин, поднимаясь на ноги и с гримасой на лице ощупывая здоровенную шишку на лбу.

В дверях появилась фигура сицилийца.

— Где эти люди? — спросил трибун. — Убежали?

— Двое, — виновато ответил Феликс. — Третий лежит во дворе.

— Мертвый?

— Да.

— Жаль. Он мог бы нам кое-что объяснить.

— У

меня не было выхода, господин. Парень был здоровенный, в руке держал нож. Мне пришлось.

— Ладно, забудем о нем. Поищи лучину или лампу Надо зажечь свет.

Внезапно из угла комнаты снова послышался слабый стон. Сабин сделал шаг в том направлении, крепко сжимая в ладони меч.

— Кто там? — спросил он хрипло.

Никто не ответил и снова наступила тишина.

Тем временем Феликс отыскал лучину и через несколько секунд вспыхнул неяркий огонек.

— Посвети туда, — указал пальцем Сабин.

Сицилиец осторожно двинулся в угол помещения. Прикрывая лучину ладонью. Сабин последовал за ним.

Они увидели, что у стены лежит на полу какой-то человек. Он был старый, с клочковатой седой бородой, в грязном хитоне. Одежда была покрыта кровью. Мужчина слабо шевелил губами, словно силясь что-то сказать. Его глаза были закрыты.

— А вот и лампа, — негромко сказал Феликс и тут же освещение стало значительно лучше.

Сабин наклонился над раненым мужчиной и тронул его за плечо.

— Кто ты такой? — негромко спросил он. — Тебя зовут Соррентий, да? Ты тут живешь?

— Да, живу... — еле слышно прошептал старик. — Жил, а теперь умираю... Где мой внук?

Сабин быстро оглядел комнату.

— Тут больше никого нет, — сказал он.

Старик довольно улыбнулся, превозмогая боль.

— Он успел убежать... Слава богам...

— Кто на тебя напал? — допытывался римлянин. — Отвечай. Я — трибун Валерий Сабин и пришел сюда по приказу легата Паулина. Помнишь, вы договаривались о встрече?

— Да... — снова шепнул старик. — Он обещал мне деньги, много денег... И римское гражданство для внука... Я согласился...

— Вот деньги, — Сабин положил ладонь на кожаный мешочек с золотом, который ему ранее вручил Паулин. — А вот и документ о гражданстве. Говори, что ты знаешь о сокровищах Ирода?

— Я знаю... — прохрипел старик и вдруг его лицо исказила дикая гримаса, а пальцы рук конвульсивно сжались в кулаки. — Я... видел... давно...

Его речь сделалась совершенно бессвязной. Видно было, что минуты Соррентия сочтены. Сабин резко встряхнул его.

— Говори! Ну, говори!

— Масада... — чуть шевельнулись пепельно-серые губы старого гладиатора. Масада...

— Что? — трибун наклонился к самому его лицу. — Я не понял тебя. Повтори! Что такое Масада?

— Он уже мертв, господин, — спокойно сказал Феликс. — Поздно.

Сабин поднялся на ноги и со злостью стукнул кулаком по стене.

— Проклятие, нас опередили! Кто-то очень неплохо

осведомлен о наших действиях, несмотря на всю секретность.

— Не пора ли нам уходить, господин? — осторожно спросил сицилиец. — А то, неровен час, вернутся те ребята, которые так поспешно отсюда удрали, да приведут с собой товарищей. Или нагрянут вчерашние разбойнички...

— Да, ты прав, — согласился Сабин. — Ладно, давай быстро обыщем дом и уходим.

Но поиски ничего не дали. Сабин рассчитывал найти какую-нибудь карту, старый документ, однако не обнаружил ничего, кроме мешочка с пшеницей, спрятанного под полом. Видимо, это и было самое главное сокровище старика и его внука.

Римлянин и Феликс осторожно вышли из дома и — оглядываясь по сторонам — двинулись в темноту. До рассвета еще оставалось два часа и им следовало где-то переждать, прежде чем идти к Эмесским воротам на встречу с Марком Светонием Паулином.

А за несколько часов до того, как Сабин и Феликс подверглись нападению неизвестных в домике старого Соррентия, молодой офицер из штаба проконсула Африки Фурия Камилла Децим Варон подъезжал к Селевкии.

Было еще достаточно светло, хотя сумерки — быстрые тяжелые южные сумерки — уже начинали сгущаться.

Ему оставалось проехать всего какую-то милю, а там начнется город, который называли морскими воротами Антиохии. Там он передаст письма Паулина капитану «Минервы», цезарской галеры, и займет каюту на судне, А утром они. выйдут в плавание и возьмут курс на Рим.

«О, боги, — я уже два года не был в Риме, — подумал юный Варон. — Как хочется увидеть отца и мать, братьев и милую сестричку. И Энию, конечно... Она ведь ждет меня».

Офицер замечтался, прикрыв глаза. На его губах появилась добрая мальчишеская улыбка, а в воображении прокручивались картины уже скорой встречи с дорогими его сердцу людьми.

Чтобы добраться до Селевкии, Варон воспользовался легкой двуколкой, которую без труда нанял возле Портовых ворот Антиохии. Правда, к повозке прилагался еще и кучер — щуплый жилистый смуглокожий старичок — что влекло за собой дополнительные расходы, но Варону и не хотелось править самому, а поэтому он не очень расстроился и предоставил своему вознице заботу о паре резвых фригийских мулов.

Животные с удовольствием скакали по дороге, выбивая копытами пыль из известняковых плит; поскольку было уже поздно, людей им по пути встретилось немного. Лишь какой-то торговец, везущий в столицу телегу с овощами, да караван одного из местных богачей — несколько изукрашенных повозок и конный эскорт. Видимо, тот возвращался из гостей или загородной прогулки до побережью.

Со стороны Антиохии их вообще никто не нагнал. И это понятно — солидные горожане не любили путешествовать по ночам и рисковать налететь на бандитов. Лишь крайняя необходимость могла заставить их двинуться в путь с приближением сумерек.