Храм
Шрифт:
Пол согласился с тем, что время наверняка было ужасное. Прежде чем она закрыла дверь, он еще раз заглянул в дом, темный, как недра пирамиды, с картинами, висевшими на цепях, точно жертвы культового поклонения искусству. А солнце снаружи походило на некоего безумного художника, который размалевал дорогу и листья синими и зелеными красками, скрутил ветви деревьев в петли, выставив их напоказ в увеличительных солнечных лучах, и залил мостовую и тротуар чернильными кляксами.
— Какая жара! — проворчала фрау Штокман. — Уф-ф! — и она обмахнула рукой лицо, отчасти для того чтобы освежиться, отчасти — как бы отмахнувшись
Сев в такси, она с явным облегчением вздохнула в тени и знаком велела Полу сесть рядом. Как только машина тронулась, она заговорила:
— Я очень рада, что вы так хорошо ладите с Эрнстом. Эрнст очень славный мальчик… Да, думаю, вы с ним… как это называется?.. ах да, вы с ним очень созвучны друг другу, вы гармонируете, sumpathiques.
Она окинула Пола вызывающе-оценивающим взглядом. Потом, более строгим тоном, продолжила:
— Однако я надеюсь, что вы не будете мешать Эрнсту работать. Нам всем его работа очень нужна. Его отец не совсем здоров.
— Чем же Эрнст занимается?
— В настоящее время он занимается экспериментальными разработками в порту для одной фирмы-импортера. Они импортируют химические препараты — лекарства, знаете ли, и все такое прочее. Но это не надолго. Скоро он займется более важным делом. В конце концов, он станет руководителем фирмы.
— Звучит впечатляюще.
Но фрау Штокман была, казалось, не совсем уверена в том, какое произвела впечатление. Она упорно продолжала:
— А знаете, Эрнст очень талантлив. У него блестящие способности. Здесь он сдал все экзамены на отлично, в Гейдельберге получил степень бакалавра с отличием, а в Кембридже — с отличием первого класса. Первого класса. Знаете, что это такое?
Пол, разумеется, знал.
— Что он изучал?
— Экономику. Он очень способный, да и к физике у него тоже большие способности. Безусловно, у него большие способности и к языкам. К французскому и английскому, а может быть, и к испанскому. Правда, его итальянский не так хорош. Я не очень хорошо говорю по-английски, но он знает английский очень хорошо, не правда ли? Блистательно.
— Да, блистательно. Вы тоже очень хорошо говорите по-английски. Но его я вполне мог бы принять за англичанина.
— Вот как! Его вы могли бы принять за англичанина. Правда? — повторила она на свой строгий манер, смерив Пола пристальным взглядом своих больших, серьезных глаз.
Пол выглянул в окошко такси на улицу, пожалев, что не может выскочить из машины. Люди там казались свободными, они как будто бы даже приплясывали, потому что находились на улице, а не сидели рядом с фрау Штокман в такси. На фоне шелковистого блеска залитых солнцем зданий вышагивали лиловые силуэты прохожих.
По дороге в галерею фрау Штокман велела водителю остановиться и подождать, пока она будет делать покупки. Выбирала она лишь то, чем могла угодить Эрнсту. Во фруктовой лавке она сказала:
— А знаете, Эрнст все-таки странный. Он не ест клубнику.
Она купила вишни. О том, любит ли клубнику Пол, она не спросила.
В галерее на него произвела огромное впечатление одна современная картина — портрет женщины, сидящей за столиком в кафе: плечи укутаны туго натянутой шалью, волосы висят сплошной растрепанной массой, голова поникла, рюмка стоит перед ней, словно чаша с ядом. Закрытые глаза, плотно
2
«За абсентом» (нем.).
— Не смотрите на это уродство! — вскричала фрау Штокман.
На картинах спектральными желтыми, синими и красными цветами — подчас в виде грубых набросков на пустом холсте, подобных граффити на белых стенах — были изображены угловатые мужчины и женщины, хватающие друг друга за угловатые тела в угловатых сосновых ландшафтах. То были изображения новоявленных немцев, живущих своей примитивной жизнью средь примитивных страстей, точно древние саксы, которые выкрашивали синей вайдой шкуры в своих жилищах, чем потрясали друг друга до глубины души. На одной картине мужчина с торчащим, как копье, пенисом приближался к лохматой женщине, сжавшейся на корточках на фоне прозрачного малинового пламени.
— Не смотрите на эти картины. Они отвратительны, мало того — они позорят Германию, Sin Scandal! — сказала фрау Штокман. Они вышли из галереи и вернулись к ожидавшему их такси.
Во время второго завтрака позвонил Эрнст. Он сказал Полу, что они с Иоахимом и его другом Вилли ждут его в купальне и объяснил, как туда добраться.
— Я хочу, чтобы твой сын научился вести себя прилично и не звонил сюда, когда мы едим, — пробурчал герр Штокман жене. Та мрачно отрезала:
— А я хочу, чтобы он перестал встречаться с Иоахимом Ленцем и его другом Вилли.
В огромной открытой купальне было полно народу. Оказавшись там, Пол обрадовался, что Эрнст объяснил, где можно найти его и его друзей. В плавках, едва прикрывавших наготу, многие купальщики были уродливы. Нагота, подумал Пол, памятуя о Дневнике, есть проявление демократии новой Германии — Веймарской республики.
Эрнст стоял подбоченясь, демонстрируя мышцы рук и линию плеч. Полу показалось, что только они с Эрнстом выглядят здесь застенчивыми людьми. В предвкушении их встречи Эрнст улыбался. Приближаясь, Пол почувствовал, как Эрнст критически изучает его, точно свою собственность, которой готов похвастаться, хотя и опасается, что обладание ею не сделает ему чести.
— Добрый день! — сказал Эрнст. — Ну как, легко нашел дорогу?
— Легко, спасибо.
— Как спалось?
— Превосходно.
— Отлично. Ну так вот, все остальные уже в воде. Может быть, ты сначала разденешься, а потом, может быть, я тебя с ними познакомлю?
Пол разделся, а потом вновь подошел к Эрнсту. С ним были Иоахим и Вилли. Эрнст представил Пола Скоунера Иоахиму Ленцу, который окинул Пола насмешливо-оценивающим взглядом, очевидно, не одобрив его отнюдь не атлетическое телосложение, но будучи при этом не прочь завязать хорошие отношения с его говорящей головой. Однако затем, многозначительно взглянув на Эрнста, Иоахим отвернулся от Пола.