Храм
Шрифт:
— По-моему, хорошо, что мы приехали сюда вместе, Пол. Как ты думаешь? Надеюсь, наше путешествие нам понравится.
Он вернулся на свою кровать, и оба уснули.
Наутро они встали, нагишом подошли с двух сторон к умывальнику и, складывая чашечками ладони под кранами, принялись обливаться водой. Иоахим, который изучал в зеркале над умывальником свое лицо с его слегка пористой кожей, скосил взгляд, и Пол понял, что теперь он смотрит в зеркало на отражение его, Пола, тела. Иоахим отвернулся от зеркала и, как всегда, улыбнувшись и растягивая слова на американский манер, но при этом с необычной неторопливостью оглядев Пола с ног до головы, сказал:
— Да, кажется, у вас с Эрнстом есть кое-что
Страшно смутившись, Пол спросил:
— Что?
— Ну, я уверен, что ты и сам должен знать, — сказал Иоахим, не сводя с него глаз…
Пол не мог больше стоять под этим взглядом. Весь дрожа, он сел на краешек своей кровати. Потом, попытавшись придать своему голосу равнодушно-бесстрастные нотки ученого, сказал:
— В Англии обрезание не значит, что ты еврей.
— Что же оно тогда значит?
— Ну, полагаю, что его делают по медицинским соображениям.
Иоахим заявил:
— Не будь оно абсолютно необходимо по медицинским соображениям, ни одни немецкие родители не позволили бы сделать обрезание своему сыну.
— Почему?
— Потому что не захотели бы, чтобы школьные товарищи приняли его за еврея.
Тем же прерывающимся, по-ученому равнодушным голосом Пол сообщил следующую информацию…
— В Англии обрезание склонны делать своим сыновьям богатые родители. А в семьях низших классов не делают.
— Вот как! Почему же? — спросил Иоахим, как обычно, широко раскрыв глаза в изумлении перед англичанами.
— Не знаю. Возможно, потому, что, по мнению врачей, бедным родителям подобная роскошь не по карману.
Он попытался рассмеяться.
Пол хотел одеться, но испугался, что Иоахим подумает, будто он скрывает общее их с Эрнстом увечье. Он подавил желание спрятать побагровевшее от смущения лицо в ладонях. Внезапно он с дрожью явственно осознал смысл тех примитивных обрядов, которые все еще разделяли целые народы — с белой кожей и с черной — на племена, внося раскол в существование нации образованием объединений гораздо более примитивных, уходящих корнями в те эпохи, когда крайнюю плоть отрубали кремневыми топорами. Под одеждой мужчины скрывали отметины, которые свидетельствовали о том, на чьей стороне они сражались в не прекращающихся тайных войнах между расами обрезанных и необрезанных. Ему вспомнился Ветхий Завет.
С Куртом Иоахим договорился встретиться в девять утра на улице, у входа в гостиницу. Ровно в девять они стояли на улице рядом с гостиничным швейцаром, коего весьма раздражало их присутствие, унижавшее, казалось, его достоинство. Однако он ничего не мог поделать, разве что время от времени бросать на них возмущенные взгляды. Утреннее солнце вновь светило очень ярко. Большая часть улицы лежала в тени собора, за исключением полоски света в несколько ярдов шириной и глубиной перед самой гостиницей, где сверкал движущийся транспорт. Когда куранты собора пробили девять тридцать, Иоахим попросил Пола еще немного подождать, а сам направился в гостиницу звонить Курту.
Пол прождал на улице полчаса. В десять Иоахим вышел из гостиницы и сказал, что изучил телефонную книгу, но номера под фамилией Гроте, который мог бы быть домашним телефоном Курта, не обнаружил. Пол не стал изливать Иоахиму свои чувства по поводу того, что его заставили ждать.
— Ну что ж, — сказал Иоахим, — придется ехать вдвоем. Ума не приложу, что случилось.
— Может, мальчишка забыл, где мы встречаемся.
— Нет, не думаю. Наверно, он пришел домой и рассказал родителям о том, как с нами познакомился, а те не разрешили ему ехать. Это скорее всего.
Весь день он только о Курте и говорил. Они пошли на тот же пляж, надеясь повстречать там Курта. Но его они так и не увидели. Когда они лежали на
— Очень жаль. Знаешь, я просто не могу о нем не думать. Каждую минуту я надеюсь, что он придет и мы с ним опять поговорим, как вчера.
Пол пребывал в таком оцепенении, что не в силах был отвечать на реплики Иоахима. Иоахим объяснил Полу, что очень хотел бы сейчас встретить человека, которого бы полюбил.
Перед отъездом из Кельна Пол записал в своем Дневнике:
Вчера вечером у меня был легкий солнечный удар. Сильно разболелась голова, и поэтому перед ужином я прилег отдохнуть. Ощущение странное. Едва закрыв глаза, я отчетливо увидел прозрачное, пылающее небо того дня. И больше я его не любил. Я возненавидел яркое солнце. Оно причиняло мне вред. Я боялся выходить на другой день на улицу, как мог бы бояться морской болезни. Солнце уже представлялось мне не целебным средством, а ядовитым, губительным, змееподобным — таким, каким оно кажется в самое отвратительное время года, когда небо — это театральная сцена, пустующая в ожидании циклонических бурь, безмолвная в ожидании раскатов грома. Я вообразил себе небо, где видны не облака, а лишь сплошная пасмурность, подобная насыпному песчаному материку, по пятнистым краям которого виднеется злобная бледность солнца. Возможно, в воздухе действительно витало некое сухое электрическое зло, которое все испортило.
Но коли и так, то было лишь хмурое выражение на лике лета, оно быстро миновало, ибо гроза так и не разразилась. По-моему, если кто и портится, так это я.
Весь их последний день в Кельне Иоахим был очень занят. Помимо работы на отцовскую фирму он много времени потратил на беготню по магазинам. Для похода он купил три рубашки, вельветовые шорты, берет, носки и прочные кожаные башмаки. Пол сходил в музей и картинную галерею. Новой одежды он покупать не стал. Он сознавал свою неспособность тягаться с Иоахимом. К тому же у него не было денег ни на что, кроме книг.
Наутро они выехали поездом из Кельна в Бинген-на-Рейне. Оставив вещи в тамошней гостинице, они прогулялись до дороги, тянувшейся по берегу реки. Вечерело. Сзади, из ресторанов и Weinst"ube [22] маленького городка, доносились голоса поющих немцев. Повсюду загорались огни. Дома Бингена, раскинувшегося позади, на склоне холма, казались вырезанными из картона. Из ресторана, где отмечали какое-то торжество, доносился звон бокалов. Рядом таинственно двигались фигуры, то замиравшие на месте, то шевелившиеся, то замиравшие вновь — мужчина с женщиной, двое мужчин, мужчина, женщина, одна, потом не одна, — смотревшие на противоположный берег Рейна, где высились горы. Пол ощущал в воздухе прохладу конца лета 1929 года.
22
Распивочных (нем.).
— Смотри, Пол.
Взволнованный Иоахимовой целеустремленностью, Пол посмотрел на мальчишку, рядом с которым стоял Иоахим. В отличие от вчерашнего, на этом, сегодняшнем, была баварская Wandervogel [23] экипировка: кожаные брюки до колен, вышитая рубашка с расстегнутым воротом, куртка, зеленая, как охотничья одежда, поясок с вышитыми на нем оленями, с обоих концов прикрепленный к лямкам кожаных подтяжек.
— Не доверяю я ему, — сказал Пол.
— Он тебе не нравится?
23
Походная (нем.).