Хранитель Лачубту-нгуо
Шрифт:
– Ты, что, издеваешься?
– Нет, я не помню, что сделал. Черт! Я даже не помню, как здесь оказался!
– Ну ты даешь! – человек, стоящий сзади, усмехается, – Натворил дел, а теперь говоришь, не помню?!
Неожиданно человек сзади грубо бьет меня в поясницу. Я заваливаюсь вперед, но быстро подтянув мышцы на спине, возвращаю прежнее положение.
– Да, что, черт возьми, здесь происходит?! – восклицаю, уже не скрывая своих слов от окружающих.
Получаю еще один пинок, на этот раз посильнее, и слышу ответ:
– Ты предал своего господина – ты не защитил его!
– Но
– Ну вот. Начал припоминать! А теперь вспомни, что ты сделал потом, когда увидел Мастера!
– Я не пом…, – осекаюсь на полуслове, когда вдруг вижу яркий образ господина, пронзенного мечом. Моим мечом! Вижу, как этот меч вытаскиваю из его спины, замахиваюсь для нового удара и отсекаю голову.
– Нет! Такого не может быть… Я не мог такого сделать! – кричу, надрывая горло, а в голову врываются всё новые воспоминания. Вот стою у обезглавленного трупа и осматриваюсь по сторонам, потом натыкаюсь взглядом на овальное зеркало, висящее на стене. На меня смотрит осунувшееся лицо с опухшими глазами и небритыми щеками, правая половина залита кровью. Кровью господина!
Сильнее сжимая рукоять кусунгобу, медленно направляю его острие себе в живот. Человек за моей спиной замахивается катаной, собираясь отрубить мне голову, как только я перестану терпеть страшную рану. “Нет! Здесь что-то не так!” – кричит отчаянная мысль.
Резко развернувшись на коленях, я вонзаю короткий меч в то место, для которого он предназначен – в живот. Вот только не в свой, а в живот человека, который принес бы милосердную смерть после ритуала. Он роняет катану и, схватившись за рукоять кусунгобу, падает на снег. Подхватив его меч, я добиваю воина ударом в грудь и поворачиваюсь к остальным самураям. Они всё также безмолвно стоят и пристально наблюдают за мной.
– Я не виноват! Я не убивал Мастера! – отчаянно кричу в толпу немых улыбающихся масок.
Раздается громкий, почти звериный рык со всех сторон, быстро перерастающий в пронзительный визг. Самураи превращаются в смазанные тени. Они на ходу достают свои мечи и устремляются ко мне. Тогда и я издаю свой клич. Теперь мы оказываемся на равных – двигаемся мы одинаково, все было так, словно никто и не применил возможностей клана Симацу. Только вот хлопья снега, поднятые ногами, больше не падают на землю, а остаются висеть в воздухе, образуя белые шлейфы за каждым воином. Я устремляюсь им навстречу.
Первого встречаю резким ударом катаны сверху вниз, разбивая голову вместе с железной маской. Второго поражаю ударом в грудь – я стараюсь бить насмерть, так как любой, даже смертельно раненный воин за спиной может принести гораздо больше неприятностей, чем десяток воинов спереди. Продолжая бежать, пересекаюсь еще с двумя самураями. Один и них, лишившись головы, проносится рядом со мной, второй, схватившись за распоротый живот, падает на колени. Впереди на меня идет сразу четверо воинов. Развернувшись на скорости, создавая тем самым снежную завесу перед врагами, возвращаюсь к поверженным воинам и добываю еще один меч.
Выныривая из снежного облака, самураи
Попятившись назад, замечаю, что все убитые самураи поднимаются и снова идут в бой, доставая новое оружие или подхватывая со снега потерянное. Я застываю, в ужасе наблюдая за ожившими мертвецами. Они окружают меня плотной стеной, опасно размахивая мечами. Ближайший ко мне воин пытается резким выпадом лишить меня головы. Инстинктивно отпрыгиваю назад и сразу же получаю укол в спину. Резкая боль отрезвляет, и я начинаю бешено раскручивать мечи над головой, периодически отражая удары и пытаясь наносить свои. Должно быть, против этих самураев-мертвецов самым действенным будет лишить их конечностей.
Проходит несколько минут, и я, весь залитый кровью, по большей части чужой, продолжаю неистово отбиваться от наседавших мертвецов. Они лежат вокруг меня и словно черви копошатся в красном месиве из крови, снега и частей отсеченных конечностей. И все эти части тоже двигаются в мою сторону, пытаясь помешать! О, боги, что происходит?
Такой неравный бой не может продолжаться долго. В один момент я кричу, когда кто-то из подползших воинов, подкравшись незаметно через нагромождения тел, ударяет мне по ноге чуть выше лодыжки. Теряя равновесие, начинаю заваливаться в сторону. Приподнимая ногу, чтобы переставить ее на другое место и не упасть, с ужасом замечаю, что ботинок вместе со ступней остается на снегу! Тогда я, с криком отчаяния опираюсь на обрубок ноги и отсекаю напавшему воину руку, в которой он держит меч. Однако кто-то сзади пользуется паузой и вонзает в спину клинок. С удивлением наблюдаю, как быстро вырастает из моей груди окровавленное лезвие. К горлу подкрадываются спазмы кашля – меч задевает легкое. Развернувшись уже на коленях, перерубаю ранившего меня воина пополам, а спустя мгновение и сам лишаюсь левой руки вместе с мечом! Прижав кровоточащее предплечье к животу, делаю еще несколько успешных выпадов против мертвых самураев.
Но вскоре силы покидают меня вместе с вытекающей кровью. Моя единственная рука с трудом удерживает меч, а враги всё прибывают и прибывают. “Вот он, бесславный конец! Одно радует, погибаю в неравном бою – а это все же честь для воина, пусть и совершившего позор!” – утешаю себя, слабо парируя очередной выпад.
Напоследок громко закричав, я бросаюсь вперед на нескольких покалеченных воинов. Но один из них встречает мой меч, а второй бьет по плечу. Словно в ночном кошмаре вижу, как падает на красный снег собственная правая рука, продолжающая сжимать рукоятку катаны.