Хранитель лаванды
Шрифт:
Лизетта грустно улыбнулась.
— Это потому, что у меня нет на шее мешочка волшебных семян.
Люк ответил ей такой же печальной улыбкой.
— Я думала о тебе каждый день, — призналась девушка. — Ты был первым, о ком я вспоминала, проснувшись, и последним, о ком я думала, засыпая.
Глаза ее заблестели. Она еле сдерживала слезы.
Люк невольно потянулся к ней. Лизетта не сопротивлялась. Сперва это было просто объятие — они прильнули друг к другу, чувствуя, как бьются их сердца. Люк привлек ее к себе, она прижалась к нему еще крепче — и большего поощрения ему уже не понадобилось. Через миг
Как же он ее любит! С самого первого взгляда он понял, что попался. Он не был готов к такому… во всяком случае, пока не отгремела война, пока жизнь хрупка и уязвима. Бабушка когда-то говорила ему, что любовь душит — ты не в состоянии обуздать ее, не надейся ее перехитрить или взять в плен. «Это вольный дух, мой мальчик, — предупреждала саба. — С очень острыми зубками».
Люку трудно было представить любовь с клыками, но став старше, понял, что имела в виду бабушка. Его любовь к Лизетте оказалась не нежной и кроткой — она преследовала его, точно охотничий пес, рычала на него по ночам.
Люк еще крепче прижал Лизетту к себе, старательно изгоняя из головы образ Маркуса Килиана. Внезапно девушка отстранилась. Выбившиеся из-под заколок волосы рассыпались у нее по плечам, глаза пылали страстью. Весь вид ее говорил о желании, но голос был полон раскаяния.
— Прости, — прошептала она.
— За что? — Он легонько прикусил ее припухшие, мягкие губы.
— За мое задание. — Она тихо застонала, когда губы Люка коснулись ее шеи. — Ты можешь не думать о нем?
Обсуждать эту тему было мучительно.
— Сейчас ты со мной, в моих объятиях, а не в его. Остальное неважно.
— Но ты же знаешь, что я должна к нему вернуться.
— Я не хочу о нем говорить.
— Но это было всего лишь…
Люк ласково укусил ее за мочку уха. Девушка снова застонала. Его дыхание опаляло ее.
— Лизетта, — пробормотал Люк, уткнувшись ей в шею, не отрывая губ от ее кожи. — Вот это — настоящее. А когда ты с Килианом, я напоминаю себе, что ты играешь роль. Знаешь, я никогда, ни с кем не испытывал ничего подобного.
Она смотрела на него нежно и испуганно.
— Я люблю тебя. Ни война, ни политики, ни хитроумные планы, ни расстояние, ни твои английские учителя и уж, конечно, ни какой-то там немецкий полковник ничего не изменят. Я тебя люблю. Я никогда не говорил этих слов ни одной женщине. — Он нахмурился. — И сомневаюсь, что скажу кому-то еще.
Лизетта серьезно и пристально взглянула на него.
— Я хотела тебя с того самого вечера, когда ты нахально ввалился к мадам Маршан и ухмыльнулся, глядя на меня. Я тебя возненавидела, но не могла ничего с собой сделать. А потом…
— Что — потом? — прошептал Люк, покрывая поцелуями лицо и шею возлюбленной, пока она не затрепетала у него в объятиях.
— А потом — Горд. Я хотела лишь одного — обнять тебя… и любить. Никогда не отпускать.
Люк зарылся лицом в ее шею.
— Не отпускай меня, — попросил он. — Никогда.
— Закрой ставни, Люк, и раздень меня, — прошептала Лизетта.
— Я уж думал, ты никогда не попросишь, — отозвался он.
Люк никуда не спешил. Он раздевал Лизетту мучительно медленно, одну за другой расстегивая пуговки и целуя
Люк поднялся, все еще одетый, и посмотрел на возлюбленную в слабом свете, пробивавшемся сквозь закрытые ставни.
— Ты прекрасна. Ненавижу его за то, что он тобой обладал!
— Не надо, — взмолилась Лизетта. — Сейчас мы одни. Не думай о нем.
Настал ее черед раздевать возлюбленного. Она наслаждалась каждой секундой, сгорая от желания прильнуть к нему, ощутить его всего — узнать, запомнить. Больше никогда ей не придется гадать, каково это — быть с Люком.
Она неуверенно протянула руку к мешочку у него на шее.
— Можно? Не хочу случайно просыпать хотя бы штучку.
Люк нагнул голову, позволяя ей снять мешочек и положить рядом с кроватью. Интересно, что думали об этом мешочке прежние любовницы Люка?
— Как полагаешь, мы когда-нибудь посадим эти семена? — спросила она, скользя пальчиком по груди Люка. Мышцы у него были скульптурнее и рельефнее, чем у Килиана, однако едва успев подумать об этом, Лизетта возненавидела себя за то, что сравнивает их. В ее груди бушевали противоречивые, сбивающие с толку чувства. Совсем недавно она лежала в постели с Килианом, а теперь таяла в объятиях Люка.
— Непременно посадим, — пообещал тот, притягивая возлюбленную к себе. Как только их тела соприкоснулись, все мысли о Килиане исчезли, и в жизни Лизетты остался один-единственный мужчина.
27
Килиан проснулся, очарованный Лизеттой Форестье. После ее отъезда он, не желая возвращаться в опустевший номер, отправился бродить по темным парижским улицам. Следовало обдумать не только предстоящую встречу с Мейстером, но и тот факт, что по какому-то странному совпадению его вызвал к себе Штюльпнагель. Если вчера бесстрастный полковник считал, что окончательно утратил способность чувствовать и переживать, то сегодня его грудь трепетала от надежд — и на любовь, и на щекочущую нервы возможность принять участие в покушении на жизнь главнокомандующего Германии.
Около половины седьмого Килиан вернулся в свой номер, где еще витал аромат духов Лизетты, принял ванну и перечитал послание Штюльпнагеля. Разумеется, Килиан принимал участие в официальных мероприятиях в составе парижского командования, но иных причин встречаться с генералом у него никогда не возникало. Напечатанное на машинке письмо было выдержано в учтиво-формальном стиле. Там говорилось, что в ближайшее время его отделу надлежит оказать помощь церкви в проведении ряда мероприятий. Кончалось письмо предложением встретиться со Штюльпнагелем в девять утра в Люксембургском саду, чтобы не упустить погожий денек после затяжной и утомительной зимы.