Хранитель секретов Борджиа
Шрифт:
Эта лавка была особой – самой большой и роскошной, которую только можно было найти в Риме во времена Александра VI. Она занимала фронтальную часть первых этажей двух соседних домов, расположенных на углу улиц Ларго деи Либраи и Виа деи Джуббонари. Последняя вела к оживленной Кампо деи Фиори, одной из центральных площадей города, где регулярно проводились базары, располагались постоялые дворы, а потому всегда было шумно и царила сутолока. А Ларго деи Либраи была маленькой площадью, которая отличалась интенсивным движением транспорта с Виа деи Джиббонари в одной ее оконечности, тогда как на другой располагалась церковь Святой Барбары и был выход на деи Либраи, тупиковую улицу, где царил покой и где собирались члены гильдии книготорговцев. Прав был друг Жоана Микель Корелья, посоветовавший ему обосноваться именно там: это было престижное
В лавке имелось несколько столов, на которых были выставлены письменные принадлежности для продажи и часть книг, которые каждое утро выносились на улицу и убирались по вечерам. Внутри лавки, за просторным помещением, предназначенным для торговли, располагался большой зал, освещаемый естественным образом благодаря огромным окнам, забранным толстыми решетками. В этом зале покупатели могли спокойно рассмотреть книги и даже провести неспешную беседу, усевшись за одним из столов. Кроме того, в лавке был еще один зал, поменьше, – на тот случай, если покупатели захотят пообщаться в приватной обстановке. Это помещение появилось после настоятельных рекомендаций как Микеля Корельи, так и Никколо. Оба они имели гораздо более острое политическое чутье, чем Жоан, и убедили его в том, что для привлечения власть имущих в Риме необходимо иметь помещение для приватных бесед. Неудивительно, что книжная лавка пользовалась покровительством сторонников Папы Александра VI и ее помещения были идеальным местом для проведения неформальных встреч политиков.
В своей лавке Жоан на равных общался с кардиналами, знатью и послами. Он с честью справлялся со своей ролью, хотя иногда при воспоминании о собственном происхождении – Жоан был сыном нищего рыбака – у него слегка кружилась голова.
В подобные моменты Жоан мысленно обращался к своим достижениям, во многом гораздо более значительным, чем достоинства большинства знатных господ, которым по праву наследования доставались власть и слава. Полная приключений жизнь научила его в совершенстве владеть оружием и помогла стать великолепным воином. Жоан не учился в университете, тем не менее благодаря способности к языкам, страсти к чтению и Абдулле, его мудрому учителю в Барселоне, помимо владения родным каталанским языком, он великолепно знал латынь и тосканский. Также Жоан мог гордиться беглым владением кастильским и французским языками. Кроме того, он не только владел секретами переплетного и типографского дел, но и был неутомимым читателем, которому нравились литературные беседы. Этого было более чем достаточно для его возраста, и Жоан блестяще справлялся с делом своей жизни.
Несмотря на это, бывало, что некоторые особы, отягощенные титулами и властью, смотрели на Жоана свысока, с явным превосходством, напоминая ему о его скромном происхождении и заставляя чувствовать себя ниже их. Тогда он делал вид, будто ничего особенного не происходит, гордо расправлял плечи и отвечал с таким же высокомерием.
В тот день он поднялся из-за стола и, сославшись на усталость, ушел в спальню. Анна кормила грудью Рамона. Жоан никак не мог понять, что стало причиной его беспокойства. В воздухе витала угроза, он чувствовал ее приближение, но не мог четко сформулировать ее признаки.
Жоан достал свою записную книжку. Она была небольшой, в кожаной обложке. Жоан погладил переплет: он любил свой дневник, поверял ему все свои думы и чаяния. Первую такую книжку он сделал в лавке Корро из обрезков, когда был еще подмастерьем, и мастер разрешил ему оставить ее себе, поскольку качество не соответствовало требованиям, предъявляемым гильдией к продаже. Жоан научился писать с помощью этой книжки, заполняя ее страницы заметками, сделанными великолепным каллиграфическим почерком, которому обучил его наставник Абдулла. Жоан уже потерял счет новым книжкам, которые он заполнял, как и ту – первую. Процесс внесения записей в дневник заставлял его предаваться размышлениям, а также имел успокаивающий, почти магический эффект.
В тот вечер он записал: «В чем причина моего беспокойства? Неужели в том, что я достиг таких высот слишком быстро?» И, подумав над этим, добавил: «Нет, дело не только в этом. Это связано с Анной».
Жоан в тот вечер сидел за столом, расположенным на возвышении в углу лавки и в силу этого доминировавшим над всем помещением. Было еще рано, и Анна находилась наверху. В лавку зашел только один посетитель, которым сейчас занимался Никколо, и Жоан, воспользовавшись моментом, углубился в чтение книги «Беседы о человеческом достоинстве», которую
1
Джованни Пико делла Мирандола (1463–1494) – итальянский мыслитель эпохи Возрождения, представитель раннего гуманизма. (Здесь и далее примеч. ред.)
Мелодичный смех отвлек Жоана от книги, в которую он был полностью погружен, и он мгновенно узнал его обладательницу. Это была Санча Арагонская, племянница короля Неаполя, княгиня де Сквиллаче и супруга Джоффре Борджиа, младшего из сыновей Папы, которая прибыла на встречу дам, назначенную на этот вечер в книжной лавке.
– Вы недостаточно красивы, не богаты, не знатны для меня, – говорила она Никколо, глядя ему прямо в глаза.
Санче было восемнадцать лет, но она вела себя с апломбом и весьма самоуверенно, что обычно присуще зрелому человеку. Несмотря на то что ее нельзя было назвать одной из красивейших дам Рима, она выделялась среди них своим очарованием и излучаемой ею чувственностью. Живые карие глаза Санчи искрились, кожа у нее была светлой, а улыбка, которая легко переходила в звонкий смех, и чудные волосы цвета воронова крыла, которые она не красила в русый цвет и не скрывала под вуалью вопреки обычаю, распространившемуся среди многих дам, делали ее еще более привлекательной. Она лишь собирала часть волос у висков в косички и завязывала их узлом на макушке, позволяя основной массе свободно струиться по плечам и спине. Время от времени Санча украшала волосы цветами или драгоценностями, а иногда надевала шляпу в стиле амазонки.
Обычно она одевалась по валенсийской ватиканской моде, и ее парчовые платья, расшитые золотом и драгоценными камнями, отличались роскошными декольте, позволявшими частично созерцать ее груди.
– Но зато я могу рассмешить вас, синьора, – ответствовал Никколо, беря ее за руку. – А это – приглашение к любви.
Флорентиец улыбался и сверлил даму взглядом своих лукавых глаз, а его заостренное лицо напоминало Жоану мордочку гигантской мыши – одновременно дерзкой, хитрой и мудрой. Его слабость в отношении женского пола была хорошо известна – до такой степени, что друзья одарили его прозвищем Иль Макио, что одновременно означало сокращенный вариант его фамилии Макиавелли и намекало на его постоянные авантюры с дамами различного социального положения и возраста, чем он с удовольствием хвастался.
Санча снова рассмеялась и отняла руку, позволив флорентийцу подержать ее несколько мгновений. Прежде чем ответить, она лукаво оглядела его с головы до ног.
– Должна признать, что вы достаточно забавны, мой друг Никколо. Возможно, если бы вы были чуть выше ростом…
И она снова расхохоталась, наслаждаясь выражением лица флорентийца. Жоан, наблюдавший за этой сценой, решил наконец вмешаться и подошел к княгине, чтобы выразить ей свое почтение. Он ненавидел роль зануды, но посчитал, что его друг, который обычно вел себя исключительно благоразумно и дипломатично, на этот раз позволил себе чересчур много в отношении Санчи.
– С этой дамой у вас будут одни лишь проблемы, – предостерег он Никколо, когда княгиня зашла в большой зал, куда постепенно прибывали остальные синьоры. – Вы прекрасно знаете, что она замужем за Джоффре, сыном Папы.
– Ну да, и, тем не менее, Санча была и является любовницей двух других сыновей понтифика, – добавил флорентиец. – Сначала Цезаря Борджиа, а теперь и Хуана.
– Вот и еще одна причина, чтобы держаться от нее подальше. Не ищите проблем на свою голову. Она будет кокетничать с вами и не постесняется делать это публично, в присутствии свидетелей. Однако дальше она не пойдет. Ей нравятся ваша преданность и комплименты, но она высказалась достаточно ясно. Вы недостаточно богаты и знатны для нее.