Хранитель секретов Борджиа
Шрифт:
– А что слышно про Папу? – спросил Жоан. – Жив он еще?
– Про Папу ничего неизвестно. Я спрашивал, но никто мне ничего толком не ответил, и я не стал слишком уж светиться. Все знают, что я живу в этом доме.
– Надо ждать, что будет дальше, с оружием в руках, – сказал Джорджио.
– Именно, – подтвердил Жоан. – Дай-то бог, чтобы их попытка провалилась. В противном случае наше положение окажется безнадежным.
– Даже если у них ничего не выйдет, мы все равно будем в опасности, – заявил Никколо. – До Ватикана далеко, и Орсини, потерпев неудачу, постараются отыграться на более слабом противнике. Таком, как мы.
– Ну что ж, их ждет сюрприз, – гордо произнес Жоан, вздернув подбородок. – Нас не так легко победить, особенно если нас заставят защищать собственные жизни.
Джорджио и Антонио пробормотали
Жоан быстро перекусил, практически на ходу, даже не присев, и все время настороженно прислушивался. Он обедал вместе с Анной, матерью, сестрой и племянниками, перед этим убрав оружие подальше от них. Мальчишкам было уже по десять и двенадцать лет, и они воспринимали эту необычную военную активность как игру, в которой они сражались, нахлобучив головные уборы из бумаги и размахивая деревянными мечами. Их восторженные крики напомнили Жоану его самого и брата, когда они были того же возраста. Тогда на их деревню напали пираты, и отец погиб, защищая семью, но так и не сумел предотвратить того, что его мать и сестра были захвачены и проданы в рабство. Детство Жоана трагически завершилось этим событием. Война – это не игра, а чрево, изрыгающее из себя несчастья и нищету. Он с любовью посмотрел на Анну, мать и сестру и ощутил, как сердце его сжалось от нахлынувших чувств. Он ни в коей мере не хотел, чтобы они почувствовали его беспокойство, но осознавал, что это, возможно, был их последний совместный обед и что к вечеру они все погибнут. А если именно об этой опасности предупреждали ночные кошмары, мучившие его в последнее время? По правде сказать, Жоан не боялся за свою жизнь. Страх, тяжелые мысли были связаны с навязчивой идеей о том, что он станет свидетелем насилия над женой и сестрой, которым налетчики потом перережут горло. То же самое они сделают с его матерью, малышом Рамоном и племянниками. Так обычно поступали преступники, врывавшиеся в дома своих политических противников. Жоан нервно сглотнул и вновь повторил клятву, которую дал отцу в день его гибели.
– Я позабочусь о них, – почти неслышно прошептал он. – И они навсегда останутся свободными.
Часы текли в тревожном ожидании, ни один покупатель не заглянул в лавку, и мало кто из соседей решился выйти на улицу. Жоан оставил полдюжины своих работников на охране, а остальные вернулись к своим обязанностям в мастерской, держа, тем не менее, оружие наготове. Ближе к вечеру какие-то люди стали собираться в конце улицы, которая пересекалась с Кампо деи Фиори.
– К оружию! – закричал Жоан.
Все побросали свои дела и приготовились к обороне. На баррикаде и из окон показались стволы аркебуз и арбалеты.
В этот момент от группы людей отделился подросток с арбалетом, подошел к лавке и выпустил стрелу, которая попала в стену рядом с окном столовой, откуда Жоан наблюдал за ним.
– Не стрелять, пока я не прикажу! – закричал Жоан. – Нам не надо лишних смертей.
И тут же прицелился под ноги сопляку и выстрелил из своей аркебузы. Прогремел выстрел, и в воздухе запахло порохом. Мальчишка, увидев, как земля вздыбилась под его ногами, подскочил и побежал, прихрамывая, к своим. Несколько секунд стояла тишина, но вскоре крики противников Папы набрали силу.
– Толпа собирается в конце улицы, – озабоченно сообщил Жоан Никколо.
– Должно быть, в Ватикане у них ничего не вышло.
– Это было бы грандиозно.
В это мгновение толпа расступилась, чтобы пропустить огромную телегу, груженную досками и соломой. Телега была уже рядом с лавкой.
– Они хотят сжечь нас! – воскликнул Жоан, встревоженный увиденным. – Подожгут дрова в телеге и подтолкнут ее к нашей лавке.
– Придется стрелять на поражение, – пробормотал Никколо.
Телега остановилась посреди дороги, мятежники вытащили свои арбалеты и аркебузы и стали стрелять по зданию. Защитники отпрянули в укрытие. Один человек, видимо полагаясь на обстоятельства, отделился от группы, собравшейся в конце улицы, и побежал к телеге с зажженным факелом.
– Стреляйте! – крикнул Жоан своим.
Налетчики постарались спрятаться в укрытие за исключением мужчины с факелом, который не успел добежать до телеги и был ранен стрелой в плечо. Факел выпал из его рук, но продолжал полыхать на земле, а враг укрылся
– Смотрите, они готовят еще одну телегу! – воскликнул Никколо, указывая в конец улицы.
– Вижу.
Жоан вытер платком пот со лба, ему просто необходимо было помолиться. Он не знал, сколько там налетчиков и каковы их намерения, но был уверен в том, что выжить будет не так-то просто. Его желание никого не убивать и таким образом избежать злобы и мести отошло на второй план. За жизнь своих близких он нес первоочередную ответственность, и это стало единственной его заботой.
Вторая телега медленно покатилась в сторону книжной лавки под крики налетчиков, барабанную дробь и звуки рожков. Те, кто находился в конце улицы, казалось, праздновали что-то. За телегой, груженной дровами и легковоспламеняющимися веществами, был виден дым от зажженных факелов, и запах горящей смолы дошел до Жоана и Никколо.
– В этот раз они получше подготовились, – пробормотал флорентиец.
– Мы должны задержать телеги у баррикады, чтобы огонь не перекинулся на дом, – сказал Жоан. – Если дом загорится, мы сгорим вместе с ним. Или с нами расправятся на улице, когда мы выскочим, чтобы спастись от языков пламени.
– Значит, пора стрелять, – ответил Никколо. – И по-настоящему, не так, как до сих пор.
– Согласен.
Когда люди, прятавшиеся за второй телегой, поравнялись с первой, находившейся всего в двадцати шагах от баррикады, налетчики подожгли обе телеги и одновременно пихнули их в сторону книжной лавки, откуда нещадно палили ее защитники. Телеги натолкнулись на баррикаду и остановились. Огонь пожирал их, и жар стал невыносимым для Джорджио и подмастерьев, которые были вынуждены оставить позицию за парапетом и зайти в дом. Вскоре жар стал чувствоваться и внутри. Жоан слышал, как молились женщины в соседней комнате, и целился в фигуры, метавшиеся среди языков пламени. Одновременно с этим он читал молитвы.
– Закройте дверь и хорошенько забаррикадируйте ее! – крикнул он сверху.
Жар и дым от горевших телег, превратившихся в костер, затрудняли дыхание. Жоан поздравил себя с тем, что ему пришла в голову мысль соорудить баррикаду, которая остановила движение телег, хотя они находились слишком близко к зданию, а пламя с них могло перекинуться на дом. Лавка могла загореться в любой момент. Однако же первоочередную опасность представляли затаившиеся за телегами и скрывавшиеся за громадными щитами, размером с дверь, люди, которые стреляли по окнам дома. Жоан увидел, как от удара отлетел в сторону один из столов, составлявших часть баррикады, и образовалось открытое, ничем не защищенное пространство.
– Они постараются выбить дверь, – пробормотал он с беспокойством.
Анна прекрасно отдавала себе отчет в нависшей над ней и ее семьей опасности. Жоан никогда не скрывал от нее того риска, которому они подвергались, живя в Риме. Даже зная это, она не могла представить себе, что им было отведено всего лишь пять месяцев счастливой и благополучной жизни, после чего на них было организовано нападение такого масштаба.
Она преклонила колени в молитве вместе со свекровью и золовкой, смиренно моля Бога о том, чтобы лавка осталась целой и невредимой. Тем не менее женщина прекрасно понимала, что нападения не избежать; она укрепилась в этой мысли после того, как накануне ранним вечером Жоан сильно встревожился. Помолившись, Анна побежала в комнату и уложила Рамона в колыбельку; с нежностью поцеловала сынишку и, увидев его улыбку, неистово помолилась о том, чтобы этот поцелуй не оказался последним. Эулалия, Мария и дети тоже спрятались в супружеской спальне. Анна принялась заряжать аркебузу. Накануне предпринятого ими рискованного и опасного путешествия из Неаполя в Рим по дорогам войны, кишащим разбойниками, она попросила Жоана научить ее пользоваться аркебузой и, несмотря на тяжелый вес оружия и прочих причиндалов, научилась управляться с ней достаточно сносно. Ей никогда еще не приходилось стрелять в человека, и сама мысль об этом вызывала у нее отвращение; но Анна не сомневалась, что сможет защитить свою жизнь и жизнь своей семьи достойно. Она посмотрела на Марию и Эулалию: женщины за неимением лучшего сжимали в руках кухонные ножи; они тоже были готовы к борьбе, и это оружие стало бы их последним средством защиты на случай, если бы молитвы не помогли.