Хранитель солнца, или Ритуалы Апокалипсиса

Д'Амато Брайан

В двух кварталах к югу мы перешли незримую границу и оказались на исконной территории Теотиуакана. На северо-северо-западе, откуда мы двинулись в дорогу, размещались самые богатые посольства майя, дома там были более старыми и менее просторными, но сам воздух казался родным. Для крупных городов характерны этнические райончики. Если продолжить параллель с Нью-Йорком, то мы как бы шагали по Малберри-стрит и пересекли итало-китайскую границу на Канале. Вдруг из бокового прохода появилась тройка диких Длинноростков, далеко ушедших за пределы своей территории. Хун Шок метнулся между мной и ними. Я благодарно взглянул на него из-под маски.

«Не стоит» — прочел я в его глазах.

«Знаешь, — продолжил я диалог в той же манере, — что-то не нравится мне этот Левый Юкка».

«Не волнуйся, — отвечал Хун Шок. — Мы ему ничего не скажем, но я буду за ним приглядывать, как за вором».

Здесь я увидел дома побольше и поновее — не меньше двух этажей. Внизу — каменная кладка и гипс, наверху — дранка и гипс. Торговцы и паломники, держась группками по трое-четверо человек, проходили мимо нас с безмолвными

приветствиями. У них был озабоченный вид, словно им, как и нам, предстояло выполнить деликатное поручение. Мы обогнали сборщиков ночных нечистот, которые почтительно согнулись перед нами под своими большими вонючими бадьями. Стражники Пумы курсировали по центру отрядами по пять человек. Ходили слухи, что они могут схватить первого попавшегося и даже ворваться в дом и конфисковать все, что можно счесть подозрительным.

В городе стояла особенная тишина. В майяских городах песни лились рекой, а здесь, думаю, музыку и пение можно было услышать только в определенное время. Безмолвие нарушали порой чьи-то шаги, щебет птиц, иногда чирканье кремня и скрежет каменных пил по дереву — и больше ничего. Звуки отдавались от толстых стен, сливаясь в один прерывистый гул. Уверен, половина населения города носили носовые гребешки, а остальные, придерживаясь старых традиций, прятали лица за сетками и масками. Тем лучше, думал я. Меня одолевала усталость, которую чувствуешь в толпе, когда все встречные становятся на одно лицо. Бесстрастные, одинаковые маски из огипсованной коры или местной разновидности папье-маше на основе кукурузного теста, кремово-белые, с миндалевидными глазами, — голая схема лица без намека на выражение, возраст, пол, этническую принадлежность, не мертвец, но и не живой человек. Маскарад, длинные плащи, глухая тишина, отсутствие деревьев и травы — все это действовало угнетающе. Радовали взгляд лишь небо, меняющее свой цвет у нас над головой, да изредка маленький изящный мостик, перекинутый через канал.

Оказавшись южнее мула Урагана, мы повернули налево к основной оси. На углу болтались пятеро стражников Пумы, и племянник 14 Левый Юкка заговорил с ними на теотиуаканском без акцента. Они едва заметно кивнули ему и проводили нас взглядом.

Что-то я не видел по пути ни одной курочки. Конечно, в обрядовом пространстве женщинам запрещено находиться, однако мы не встречали их и на боковых улицах. И детей тоже. Как в мусульманском городе, где представительниц высших сословий слишком берегут и поэтому не выпускают из дома. По крайней мере, так они объясняют гендерную сегрегацию. Это место меня достало, решил я. Ни за что бы не хотел тут жить.

Огромный Теотиуакан в представлении человека двадцать первого века городом не являлся. Он скорее напоминал конгломерат деревень. Ты мог прожить здесь всю жизнь, но так и не побывать в соседнем квартале. А если бы пошел туда, то это сочли бы вторжением в чужой дом. Решившись на такой подвиг, ты должен был остановиться перед первым встречным, рассказать, откуда ты родом и кто твои предки, и если вам не удавалось найти общих родственников, он тебя избивал. Да и ходить в чужой квартал не было резона. Ни харчевен (они не знали этой концепции), ни лавок — только другие рыночные площади, ни театров, если не считать религиозных драм на площадях, но это зрелище предназначалось только для посвященных. Единственное развлечение — пойти в гости к родне и послушать певцов у них во дворе. Короче, шоу для жителей Теотиуакана не устраивали. Они не выходили на прогулки. Они не ездили на выходные за город, чтобы подышать свежим воздухом. Они не возили детишек в школу. Но и не работали с утра до ночи. Я пришел к выводу, что в основном они выполняли обязательства — перед семьей, родом, домом, общиной, множеством покровителей, перед живыми, нерожденными и в особенности перед мертвыми. Теотиуакане делали то, что мы, люди двадцать первого века, назвали бы церемониальными ритуалами, и они играли здесь вполне практическую роль. В этом месте, на мой взгляд, царила безрадостная обстановка религиозного послушания, как в Иерусалиме. Может, благочестие паломников заразно? Подобно столице древней Иудеи, Теотиуакан переполняли толпы народа, и атмосфера здесь была столь же накаленной. Вы сразу замечали, что существуют разные культы, противоборствующие друг с другом. Вам постепенно открывалась истина (трудно отринуть мысль, что с вами может произойти то же самое): гигантский мегаполис просто перерос сам себя и в нем появилась червоточина. Я провел в Ише не самое лучшее время жизни, но теперь просто тосковал по нему. Иерархия в обществе не мешала майя жить в состоянии перманентного праздника, кругом звучал смех. А это место, невзирая на его теокалли, цветы и птиц, давило своей мрачностью.

Мы протолкались через середину площади. На секунду я остановился — меня будто сковала сила, которая исходила от мула Нефритовой Карги. Хун Шок коснулся моей руки, и я зашагал следом за ним — на юг. Народ теснился плотной стеной, но мы умудрялись протискиваться все дальше. То и дело нам по пути попадались лестницы, которые меня не слишком утомляли (я уже привык), но эти чередующиеся подъемы и спуски вызывали головокружение. Темные и светлые полосы на стенах и мостовых создавали муаровый эффект, визуально искажавший расстояние. К примеру, если нарисовать горизонтальные полоски на ступеньках, то люди будут падать. Черт, Марена получила бы удовольствие от этого места, подумал я. Нужно было взять ее…

«Внимание» — подал мне знак Хун Шок. Я шел, не глядя вперед, а навстречу нам двигалась группа Пум, и он решил уступить им дорогу. Мы отошли вправо, к громадному рынку фетишей, я полагаю, это самый точный перевод, потому что продавали там всевозможные фигурки, снадобья, рабов, лезвия, амулеты и прочее, то есть предметы с относительно

сильными душами. Впрочем, времени на покупки у нас не оставалось. Мы свернули на восток и направились к Сиуададеле, двору Сотрясателя.

Он был одновременно величественный и приветливый, больше по размерам, лучше отделан, чем другие площади, и располагался гораздо выше среднего уровня города. Тут возвышались двенадцать больших сторожевых платформ, с трех сторон вверх вели широкие лестничные пролеты по тридцать одной ступени. Понятно, почему испанцы приняли Сиуададелу за крепость. С востока нависала над нею верхняя треть мула Сотрясателя. Толковали, что синоды грозились поднять налоги на Сотрясателей, если они не построят ограждение. Кто-то решил, что если пирамида будет выглядеть менее внушительно, то это уменьшит число желающих перейти в общину Сотрясателя. Но стена, похоже, возымела противоположный эффект. Народу здесь было — не протолкнуться, святилище явно пользовалось большой популярностью. Мы продрались сквозь толпу, держа курс на юго-юго-восток, туда, где виднелись зубчатые крыши ризниц Сотрясателя. Одна из них принадлежала Кругопрядам.

Мы прошли мимо двадцатки стражников Пумы. Здесь их просто пруд пруди, подумал я. Конечно, они приглядывали за Сотрясателем. Затем я увидел компанию старух — раньше женщины без сопровождения мужчин нам на улицах не встречались. По сравнению с северными районами тут была более мирная обстановка. Наверное, потому, что во дворе толклось немало оборванцев. 14 Раненый сказал, что именно здесь Дети Небесного Угря занимались благотворительностью и вершили суд, однако место это походило скорее на городскую площадь, нежели на храмовую. Торговых палаток я не заметил, и не видно было, чтобы товар передавался из рук в руки, но я, даже не зная языка, понимал: площадь живет деловой жизнью: тут заключали сделки оптовики, производили арифметические действия счетоводы, принимали ставки букмекеры. Старые города вовсю использовали свои общественные пространства. Чтобы заниматься бизнесом, не имея денег и телефонов, нужны специально отведенные места — форумы, площади. Мы миновали группку молодых людей, которые резались в ташак, довольно сложную разновидность словесных игр, и забавлялись игрой «Как?» — тут им приходилось активно жестикулировать. Я обратил внимание на черную мостовую под ногами. Когда мы прошли мимо большого центрального алтаря, она на коротком отрезке пути пожелтела, потом стала красной. Дорогу, как игровое поле, расчертили на квадранты и выкрасили их (видимо, пигмент хорошо впитывался в известняк) в яркие цвета. Навстречу протопала пара оракулов Сотрясателя в синих шляпах, они отвечали на вопросы своих «прихожан». «Миссионерский дух», — усмехнулся я про себя. Мы обходили людей, сгрудившихся вокруг пылающих чаш с подношениями Сотрясателю или отсутствующим родственникам, предкам, чьи имена или останки были утрачены, — в этом случае божество выступало в роли посредника. Не все были местными, и многие напоминали мне деревенских залогодержателей. Каждый из них, возможно, представлял здесь интересы сотни обеспокоенных крестьян из какого-нибудь медвежьего угла. Левый Юкка сообщил, что благодаря ветрам у Небесного Угря, Сотрясателя Звезд, появилось огромное число приверженцев. И добавил, что у синодов Ласточкиного Хвоста и Ауры были собственные семейства солнцескладывателей, но складыватели общины Сотрясателя считались лучшими. Причину объяснил 14 Раненый: они знают грамоту и сохранили целую библиотеку с записями усовершенствований игры, которые не в силах запомнить даже целая коллегия складывателей. Среди х’менов Небесного Угря попадались и майя, как образованнейшая госпожа Кох. Она старалась угодить пришлецам вроде Длинноростков, для чего освоила разные языки. Сотрясатель, по словам Левого Юкки, не возражал. Он не требовал у тех, кто поклонялся ему, богатых даров — только музыку, листья мяты и табачный дым, а еще несколько прядей волос.

Вокруг раздался барабанный бой, зловещий, пятиударный. Такого мы не слышали раньше. Движение толпы замедлилось, и все замерли.

Грохот разносился по всему городу, в холмах гуляло эхо.

— Говорят, сейчас закрывают границы, — сказал Левый Юкка. — За два дня до срока. — Начиналось бдение, и никто не мог войти в город и выйти из него.

Черт побери, подумал я и посмотрел на Хун Шока.

«Мы в ловушке, — говорил его взор, — и должны сделать все, что в наших силах».

Когда барабаны смолкли, люди вернулись к своим занятиям, но теперь заметно спешили и старались делать все без лишнего шума. Черт бы их подрал. Мне уже в голову лезли мысли о том, что хорошо бы где-нибудь по-скорому раздобыть рецепт игрового снадобья и дать деру из этого идиотского города немедленно. Впрочем, идея неподходящая.

Мы протиснулись к забитой народом лестнице. По сторонам ее стояли стражники Пумы, которые вытаращились на нас, поэтому я поспешил опустить голову, бросив беглый взгляд на мул Сотрясателя. Архитектурный облик храма символизировал две ипостаси бога в образе сплетенных гигантских змей: замысловатого Сотрясателя Моря и Сотрясателя Неба, чересчур стилизованного, с вытаращенными синими глазами навы-вы-вы-кате и квадратными зубами. Женская и мужская общины занимали два дома на южной стороне двора Сотрясателя, которые мало отличались друг от друга. Они были построены в старинном стиле из ровно обтесанного и оштукатуренного дерева. Вместо окон — редкие узкие щели, фасады выкрашены синим, а не оранжевым цветом, обычным для этой части города. Резьба в виде лиц-оберегов, не слишком вычурная, украшала низенькие двери. Почти перед каждой сидели стражники — один или двое. Интересно, они несли караул постоянно? Улочку заполняли просители — теотиуакане, Длинноростки и прочий сброд. Спальных мешков у них, естественно, не было, костров тут не разжигали. Многие скорчились на земле, дрожа от холода. Неудивительно, что Кох не хотела говорить с нами. Она хотела отвадить всех отсюда.