Хранитель солнца, или Ритуалы Апокалипсиса
Шрифт:
— А зачем? Ты собираешься вернуться туда?
— Пока только мечтаю, — буркнул я, избегая прямого ответа.
Я думал, сейчас она поинтересуется, как же я собираюсь это сделать, но она всерьез восприняла мои слова и спросила:
— Баш тен теш каабет? «Зачем тебе надо [проходить через все] это?»
— Каждый хочет защитить свою семью.
— А у тебя, который равен мне, есть там семья?
— У меня есть… люди, которые приняли меня в семью.
Ну, несколько дружков в Сети у меня найдется. Должно быть, от Кох не укрылось, что я блефую. Но она оставила эту тему.
Если— Я сделаю так, что они будут чтить ваш род и кормить ваши уаи в дни ваших смертей.
— Но как ты сказал, они предлагают лишь нищенские подношения.
— Не всегда. — Я сделал жест отрицания.
— Ты говорил, твои одновременники лишены чести. — Она отвернулась.
В ишианском языке отсутствовало слово «зло», но если бы оно и существовало, то выражение «лишены чести» было бы сильнее.
«Когда это я такое отчебучил?» — недоумевал я.
— Во многих отношениях они хуже, чем нынешние люди, но в ряде случаев ты, которая выше меня, могла бы сказать, что они лучше, — неуклюже вступился я «за своих».
— Значит, ты хочешь, чтобы я сыграла девятикаменную игру. И ты полагаешь, что, глядя, как я это делаю, за два огня научишься играть? — «За два огня» означало «в два счета».
— Я, который ниже тебя, так не считаю.
— Тогда объясни: что ты и я делаем здесь?
— Я прошу тебя, высокородную, о предсказании.
— Но я, которая равна тебе, уже говорила с тобой об этом.
— Может, ты желаешь узнать больше? — И я пообещал рассказать ей все, что было исследовано, открыто или создано за четыре грядущих б’ак’туна.
— И без того груз знаний непомерно тяжел для меня.
Любопытно, моя ли в том вина или Кох и прежде страдала от переизбытка информации, а может, она имела в виду и то и другое?
— Тогда позволь мне помочь тебе. Я мог бы дать тебе кое-что.
— Ты мне уже дал форму солнца.
— Нет, то, что я предлагаю, наполнит медом ч’анаки твоих приверженцев. — Иными словами, поможет простым людям. — Я, который равен тебе… мы умеем делать вещи, о которых здесь никто не слышал.
— Какие же? — сделала знак она, положив мухобойку.
— Самоходные катки, например.
— Что это такое? — Жест удивления.
Я пустился во все тяжкие. Объяснил, что колеса — почти как катки, но только с палкой в центре, рассказал, какая польза может быть от тачки, и начал рисовать это приспособление. Но Кох заявила, что у них уже есть подобные штуки, и послала Пингвиниху за одной из них. Я растерялся. Карлица принесла маленького желтого ягуара, сделанного из дерева, и я увидел на каждой лапе по вполне приемлемому колесику. Оказалось, такие игрушки очень популярны у элиты, но их не разрешается выносить из дома. Насколько я понял, запрет этот вводился не из опасений, что народ сообразит, насколько облегчат трудовую жизнь эти приспособления, а потому, что кто-то сможет воссоздать их и использовать, дабы завоевать почитателей. Вдруг этот проныра отправится в другой город, поразит всех «своим» изобретением, зарекомендует себя великим колдуном и в конечном счете создаст немало
Как ни велико было разочарование, но я оставил эту тему. Вспомнился случай: однажды я подвозил в Нью-Хейвен одну девицу — этакую расфуфыренную городскую штучку — и пошутил, что ей нужно научиться водить машину.
— Что, если бы я не подвернулся тебе сегодня? — спросил я.
— Позвонила бы другому парню, — не растерялась она. — Он бы меня подкинул, а я за это дала бы ему.
Ладно, забудем о колесах для перевозок. Как насчет гончарного круга?
И я опять бросился с места в карьер. Дело в том, что, если уж откровенно, посуда в Мезоамерике при всей красоте рисунков была довольно корявой формы. Тот, кто сделал бы идеально круглую чашу, произвел бы сенсацию. Но у Кох имелось аналогичное возражение. Синоды, по ее мнению, объявят умельца колдуном, наделенным сверхъестественной силой. И немедленно пошлют людей, чтобы избавиться от него. Ну а если все утрясется и посуда с гончарного круга войдет в обиход, это обречет тысячи семей горшечников на голод, поскольку они не сумеют сразу освоить новый способ. Я думаю, та же причина мешала нам (я имею в виду майя, теотиуакан или любую другую мезоамериканскую цивилизацию) стрелять из луков, хотя Длинноростки и использовали их. Похожая логика лежала в основе самурайского культа меча — Токугава [669] предвещал, что с появлением в Японии стрелкового оружия будет потрясена вся властная структура, даже если сегунат первым завладеет им. Поэтому он и его наследники конфисковали ружья, изгнали португальских торговцев из большей части страны и почти сто пятьдесят лет держали страну в максимальной отсталости.
669
Токугава Иэясу (1542–1616) — основатель династии сегунов.
— Делать такую посуду в Теотиуакане нельзя. Конец.
Идеи иссякали. Мы в Стейке и не предусматривали такого развития событий.
— Тогда просто кинь пробный шар, — осенило меня.
Мой императив переводился легко: «прощупай игроков» — сделай ставку в покере, чтобы посмотреть, как соперники поведут себя. Рискни — ради игры, для понта, хрен знает зачем.
— Ты думаешь, меня не интересует твой уровень? — Я не ответил, и Кох продолжила: — Интересует. Но другая сторона любопытства — несбыточные надежды, мучительство. — Госпожа явно боялась своей неосторожностью повредить близким людям.
Ну что ж, по крайней мере, она не лишена сострадания. Обычно я не люблю делать обобщения о человечестве в целом не оттого, что ошибаюсь, а потому, что эти истины давно открыты, но сейчас хочу привести одну из них: человек или наделен способностью к сопереживанию от природы, или (гораздо чаще) нет. И либо Кох принадлежала к первой категории людей, либо мы оказывались в жопе, вот и весь разговор.
Так, соображай.
Сострадание — слишком абстрактное понятие, а потому в ишианском для него не было определения. Приходилось выражаться на семейном языке.