Хранитель солнца, или Ритуалы Апокалипсиса
Шрифт:
— И чем же они их кормят?
«Чем-чем, — рассердился я, — уж, по крайней мере, не людьми». А вслух сказал:
— Большинство из них живут в нищете.
— Похоже, их предки остаются голодными.
— Люди делают, что могут.
— Значит, ваш мир разлагается под вами.
Да, согласен, в двадцать первом веке все и в самом деле расшаталось, сокол не слышит сокольника, чудище ползет в Вифлеем, [666] все так плохо, что даже худшее не выглядит убедительно.
666
Литературная
— Должно быть, — вздохнул я. — Но все может измениться.
— Так зачем же ты здесь? По чьей тропе ты идешь?
Это означало: «На кого ты работаешь?» Я хотел было ответить, что на 2ДЧ, но потом решил не начинать эту бодягу сначала и назвал Марену Парк.
— И почему же ахау-на Маран Ах Пок послала тебя сюда? — не унималась Кох.
— Мы прочли твое имя в книге. Запись игры от 9 Владыки, 13 Собрания сохранилась до нашего к’атуна и попала мне в руки 2 Оборотня-Ягуара, 2 Желтореберников в девятнадцатый к’атун тринадцатого б’ак’туна.
— За два солнца до того, как колдун метнул свой огонь из обсидиана.
— Да.
— И в этот день ахау-на повелела тебе собираться в путь? — уточнила Кох.
— Нет, это случилось позже. — И я рассказал ей, как мне пришлось умолять Марену, чтобы меня отправили в прошлое.
— Но она вовремя показала тебе книгу.
Я покачал головой и пояснил, что все произошло слишком поздно, сделать что-либо было уже невозможно и тысячи людей погибли.
— Но ты узнал о грядущем плохом солнце заблаговременно.
— Да.
— Значит, Маран Ах Пок хотела послать тебя сюда прежде, чем показала тебе книгу.
— Я просил ее об этом, — повторил я.
— И сколько времени тебе понадобилось, чтобы убедить ее? — спросила Кох.
Я задумался.
— Недолго.
Вообще-то я тогда управился минуты за полторы.
— Твой ответ ясен, — хмыкнула Кох.
Я заморгал. А знаешь, Джед, она права. Ты глуп. Хочешь выглядеть крутым и умным, а на самом деле — доверчивый простачок. Тебе не приходило в голову, что Марена, Линдси Уоррен, этот херов Майкл, Таро и все остальные просто дурили тебя с самого первого дня? Да Сик никогда не стремился сюда. Тебе просто кинули наживку, и ты попался. Неудивительно, что его чоланский хромал — он знал, что ему не придется говорить на этом языке.
Нет, мне не хотелось в это верить. Чтобы в мозгах прояснилось, я чуть тряхнул головой, надеясь, что Кох не заметит.
— Ты желал увидеть складывателя, который разыграл эту игру, — сказала она.
Я отвечал: мы, мол, до конца не разобрались, что должно произойти в последний день.
— В это солнце четыреста младенцев скажут нам, чего они хотят, — проговорила Кох.
Пауза. Не говори ничего, подумал я. Жди.
Но Кох молчала. Обычный допрашиваемый повел бы себя иначе. Наконец я не выдержал:
— В книге сказано: их будет больше, чем прежде, но до этих пор никого.
— Верно, — цокнула Кох.
— И они попросят о чем-то, — сказал я. — Правильно?
— Они
Тишина.
Ладно. Может, лучше просто спросить.
— А кто такой Смрадник?
Она сделала жест, означающий: «Мне это неизвестно».
— А что насчет суммы солнц их мучений и солнц их празднеств?
— У каждого живого существа больше мучений, чем празднеств.
— Похоже, так и есть, — знаками показал я и произнес: — А что насчет места предательства?
— Оно в безымянных солнцах, — сказала она.
Вообще-то это выражение означало пять безымянных дополнительных дней в конце майяского солнечного года, но в данном контексте его смысл был скорее такой: «вне пространства». А точнее, вне времени. То есть событие происходит в ином временном потоке (или струе, или измерении — как угодно), чем остальная жизнь. Это что-то вроде безвременья, тайм-аута в игре.
Пауза.
— А если из двенадцати взять два, то будет Один Оцелот? — спросил я.
— Нет, речь о том, что он сделал, — ответила Кох.
— Не понимаю.
— Один Оцелот не объяснил.
— Что ты видела в этом солнце?
— Ничего, — вздохнула она. — Я слышала все это от Один Оцелота.
— Ты играла против него? — удивился я.
Хочу напомнить вам: Один Оцелот был предком клана Оцелотов, который раскрыл водную жилу Иша и содрал деревянную плоть с утонувших немых людей в последние дни Третьего солнца.
Кох цокнула «да».
— Он находился в святилище мула Оцелотов? — спросил я.
— Его принесли в тайный двор, — пояснила она.
Это означало, что его мумию вынесли из пирамиды, а Кох играла против мумии, которая сообщала ходы через толкователя.
Так мне и надо, вполне мог сам догадаться. Ведь этот тип из Кодекса выглядел странновато. Я, кажется, говорил (а может, и нет), что почитали тут умерших не меньше, чем в стране Кем, однако мумии в этих краях не имели ничего общего с египетскими. Обычно это были фигуры из дерева и кукурузного теста, насаженные на часть костей скелета, иногда вместе с черепом. Зачастую для дорогих покойников делали маски из их собственной выдубленной кожи, а то и надевали другие маски поверх этой, а также облачали их в пышные одеяния и украшали всяческими регалиями. В отличие от предков древних египтян индейские мумии не лежали в гробницах. Они сидели на праздниках и собраниях, их выносили на празднества и даже брали в сражения. Короче, они функционировали. И конечно, много разговаривали. Через посредников.
— Не могла бы ты, которая надо мной, снизойти и поведать мне больше? — спросил я.
— О той игре больше нечего сказать. В твоей книге было изложено все.
— Но порой дичь направляют на ту же тропу, — возразил я.
Смысл идиомы был таким: «Ты можешь разыграть конец партии еще раз и получить иной результат». Ведь в шахматах берут назад выигрывающий ход, чтобы посмотреть, есть ли у проигрывающей стороны хоть один шанс.
— Этого не будет, — припечатала Кох. — Один Оцелот все еще играет живыми шарами. — Под шарами она подразумевала бегунки. — Вероятно, никто уже не повторит столь крупную игру. Конец.