Хранитель Виртуальности
Шрифт:
Теперь ничто не мешает мне перенести коробочку туда, где лежит одежда.
От столь большого количества трансформ, выполненных в течение короткого времени, у меня немного кружится голова. Одевшись, я вначале взмахиваю руками, пытаясь взлететь, и лишь потом делаю первый шаг. В туфлях распрямляются мои скрюченные, словно когти филина, пальцы.
Однако к тому времени, когда я подхожу к фуре, контроль над телом уже полностью восстановлен.
Вохровца нет, водила дремлет, облокотившись на руль.
— А где Смирнов и Клеопатра?
— В кузове. По-моему, трахаться пошли, — сообщает водила, зевнув. — Мало им виртуального секса, так еще и в реале… Тьфу, гадость какая! Я этим уж лет пять не занимаюсь. То ли дело в вирте! Ни детей, ни венер. Чистое тебе удовольствие!
— Денег-то хватает на вирт-путан?
— Хватает. После того как от меня ушла жена, мне на все хватает! — довольно лыбится он. — Ты мне это, на лечение денег-то дашь?
— Дам, дам… Только вот бомбу обезврежу…
— Дай прямо сейчас! А то я полицию вызову!
— Тогда я лучше тебя пристрелю, — говорю я, вынимая пистолет. Эти обыватели любое проявление доброты и великодушия принимают за слабость. И немедленно пытаются извлечь из этого выгоду.
Водитель дергается, вспоминает, что его рука по-прежнему прикована к баранке, а в раненой ноге прячется боль, и сникает.
— Ладно, не горячись… Отдашь должок, когда тебе будет удобно, лады?
— Я Ничего Никогда Никому Не Обещаю, — осаживаю его я, но все же прячу пистолет. — Сиди тихо и не дергайся. С охраной договорились?
— Заказчик вохровцу сколько-то отстегнул, тот и успокоился.
— Хорошо. Жди.
Я вылезаю из кабины, обхожу машину, открываю заднюю дверь фуры.
Юрчик и Клеопатра, конечно же, не трахаются, а смотрят на экраны каких-то приборов, установленных на обшарпанном столе в левом дальнем углу просторного кузова. Здесь же — стандартный столик, прочие атрибуты вирт-кабинета. По углам и на стенах висят восемь больших огнетушителей — видимо, в фуре раньше перевозили какие-то легковоспламеняющиеся изделия.
Я аккуратно кладу на пол серую коробочку.
— Вот твоя бомба. Как она обезвреживается?
— Универсальным выключателем, — говорит Юрчик, вынимает из ящика с инструментами, стоящим под столом, молоток и с размаху ударяет им по коробочке. Во все стороны летят пластмассовые брызги. На всякий случай Юрчик еще два раза приводит в действие универсальный выключатель.
— А как с другими бомбами? — волнуется Заратустра.
— Сейчас узнаю.
Я — в который уже раз за сегодня! — связываюсь через ком с предком.
— Осталось снять только две бомбы, — докладываю я Юрчику. — Через десять минут это сделают.
— А до времени «че» оставалось двадцать восемь минут. Значит, вирт останется цел?
— И невредим. Однако
— Так что с полетами к звездам? Их не будет? — грустно спрашивает Заратустра, присаживаясь возле стандартного столика. Клео опускается на соседний стул, и я вспоминаю, как она ждала меня в баре «Икар», как мешала мне ее дурацкая любовь. А теперь она — уже в реале — сидит за таким же столиком с другим мужчиной и, кажется, уже в него влюблена. Сердце краса-а-виц склонно к изме-е-нам…
Как хорошо, что я не обыватель. Иначе сейчас, наверное, сходил бы с ума от ревности.
— Для вас — не будет. Да и у нас они происходят нечасто.
Я присаживаюсь на свободный стул, пытаюсь налить себе все равно какого напитка из красивой бутылки с надписью «Хеннесси», но она оказывается пустой.
— Плохо ты принимаешь гостей.
Смирнов безразлично как-то, скорее даже уныло пожимает плечами.
— Извини, я сегодня долго был в вирте, все выпил. Знаешь, больше всего мне жаль именно этого — далеких звезд, которые так и останутся недостижимыми.
Юрчику кажется, что беспредельная тоска, наваливающаяся сейчас на него, вызвана именно абсолютной несбыточностью детской мечты. На самом деле у него начинается ломка. Тоска будет усиливаться несколько дней, потом заболят суставы, полностью пропадет аппетит, случится приступ рвоты… Если он не получит очередную дозу чайна рэд, уже через неделю глубокая депрессия, сопровождаемая приступами невыносимой боли, приведет его к самоубийству.
— У вас — это у кого? — не понимает Клеопатра. Она не слышала моего объяснения, а Юрчик, умничка, ничего ей не рассказал.
Иначе мне пришлось бы убрать и ее тоже.
— У американцев. Вы ведь знаете, я приехал сюда из Штатов пять лет назад.
— Да, но все последние пилотируемые полеты были международными! — не понимает Клео и, раздраженная собственной глупостью, приподнимает бровь.
— Россия выходит из космической гонки. Это позволит расширить российский сегмент вирта. Ты что, не слышала об этом? — подмигиваю я Юрчику.
— К сожалению, это так, — подыгрывает мне он, спасая тем самым жизнь Клеопатре.
Или все-таки лучше ее нейтрализовать?
Посмотрим. Если Юрчик и я не проговоримся — пусть живет. Ведь с нее делали виртело, благодаря которому тысячи и тысячи обывателей уйдут из реала в вирт навсегда, безвозвратно, безнадежно. За это стоит оставить ей жизнь.
Оживает мой терком. В замкнутом пространстве фуры его сигнал вызова звучит оглушительно громко.
— Это я, — слышу я голос предка и вижу на дисплейчике свежее и молодое, как всегда, лицо. — Последние две бомбы обезврежены. Спроси у этого обывателя, обо всех ли он рассказал? С него станется…