Хранитель времени

Лемеш Юля

Много листовок истлело, они крошились в руках и осыпались мелким пеплом.

Сидя на полу, я злилась как цепной пес, читая обращение к моим предкам, которые подыхали от голода в блокадном Питере. Фашики вовсю убеждали бойцов Ленинградского фронта не воевать. Причем и на этот раз без жидов не обошлось. Теперь их обвиняли в отбирании последнего зерна у голодающего колхозника.

– Вот сволочи! – как я рада, что мы их победили.

Нога коснулась чего-то мягкого, неприятного и я тут же ее отдернула. Ну что там еще? Парик? Рыжий? Клоунский, что ли? Подсвечивая мертвые волосы рукой, я поняла,

что это вовсе не парик. А голова. Того самого фашиста-диверсанта. Про которого мой дед рассказывал. Он всегда был уверен, что немец в подвале ныкался, ан нет, он тут затихарился, зараза. Зря мой дед мечтал его отловить и сдать милиционеру. Правда, деду тогда лет пять было. Отважный был пацан. Жаль, что нет никакой возможности показать ему мою находку. Я на нее даже смотреть не хочу. Вдруг у него в глазницах мокрицы и многоножки толпятся? Вон рука в темноте белеется, а в костяных пальцах – губная гармошка.

Я встала и пошла себе дальше. Споткнулась об берцовую фашистскую кость и упала во второй раз.

Главное что? Правильно – главное не кокнуть фотик. И я его сохранила в целости и сохранности. Чего не скажешь о моих коленках и плече. Кожу жгло и саднило. И еще было очень обидно. Тот, кто ни разу не бродил в темноте и беззвучии меня не поймет. Это оглушающее состояние. И много страхов одновременно. И все они навалились на меня. Это – не считая боли в коленках и обиды от падения.

Прохромав несколько шагов, я затормозила. Метка на руке погасла. Не метка, а визатор какой-то! Настроенный не на чатлан и пацаков, а фиг знает на что.

Какое-то новое чувство предупредило – дальше идти нельзя. Почему – фиг его знает. Просто нельзя и все тут.

Пришлось снова воспользоваться фотиком. Вспышка показала мне лестницу. Обычную, как у меня, там, где черный ход. Только эта выглядела чудовищно неестественно. У нее был пролет и стены, на которых совсем не было дверей. Ни одной. Во всяком случае, я их не заметила. Еще одна вспышка, направленная вверх высветила часть лестничных пролетов. Как зубастые зигзаги, врезанные в тени. Куда она вела – я так и не смогла увидеть.

Вспышка вниз – тут вообще ничего не понять. Ну да – ступеньки. Ничего другого не видать. Заглянув в лестничный пролет, я снова повторила фокус с фотиком. Да что же это такое? Должен же быть пол! Порывшись в кармане, отыскала крохотный леденец в красном фантике и кинула его. Так в кино все делают. И потом слушают и считают, пока звук падения возникнет.

Тишина насмешливо ухмыльнулась.

– Ничего страшного, уговаривала я себя, – Наверное, там пыли скопилось много, вот и не слышно звука падения. Никаких монстров и злодеев. И подвал тут должен быть. А главное – если что, я всегда сумею вернуться. Ведь этому Голосу от меня что-то нужно. Значит, он не даст мне пропасть.

– Если он где-то рядом, – добавила я и начала пугаться.

Темнота. Полная тишина. Неясность с конфигурацией помещений. Заковыристое пространство, как и сама ситуация. В таких играх должно быть несколько участников. С разными характерами, но один трус, а один смельчак – непременно. А тут мне приходится быть всеми ими одновременно. В одиночестве есть плюс – меня никто не бросит на съедение монстрам, но есть и минус – меня некому будет

спасать. Зато и геройствовать не нужно. Героем хорошо быть, когда есть восторженная публика. И на публике проще быть слабой – всегда есть кому пожалеть.

– Я – молодец, – похвала меня подбодрила. – Я – бедная и несчастная девочка.

Сложить первое и второе – получается лузер, серый и нафиг никому не интересный. То есть я. В кино таких убивают первыми. И зритель по ним не страдает.

– Я – исследую великую тайну. И постараюсь уцелеть. И рассказать своим потомкам, каково мне тут было. А если они не станут трепетать от восторга, не замрут от ужаса, когда я переведу дыхание во время рассказа, то я возьму кирпич, вышибу им зубы и буду носить их вместо бус.

Решение было принято, теперь я – отважный главный персонаж фильма, и мне нужно подниматься вверх. Вниз идти совершенно не хотелось. Знаю я эти подвалы и подземелья. Там можно на что угодно наткнуться. Там кто-то посвежее фашиста встретиться может. Интересно, куда деваются опарыши, когда доедят труп? Наверняка и на них придуман свой трупный червяк.

Нет, в подвал я точно не пойду. А все пути, что ведут вверх, опасными быть не могут. Ведь, скорее всего, я выйду на чердак, а крыши для меня как родная квартира.

– Какого черта тут так темно? – я снова треснулась пальцами ноги об край ступеньки.

Фотик помогал, но немного. Большую часть времени я брела с картинкой в зрительной памяти, то ослепленная, то ослепшая. Этажи сменялись один другим, метка на руке снова горела, теперь золотистым светом, и я немного успокоилась. Держалась за перила и даже фотиком перестала пользоваться. Сколько я уже прошла? Вроде бы пора и чердаку быть, а его все нет и нет.

– Тут всего четыре этажа должно быть. Я уже как минимум на седьмом. Ааа! – заорала я, прислушиваясь к эху.

Эхо финтом устремилось вверх, зацепилось о какое-то препятствие, метнулось слева направо и сгинуло. Скорее всего, там еще один коридор есть. Я набрала побольше воздуха, чтоб заорать снова. И в этот момент откуда-то очень издалека, но не сверху, вернулся мой голос. Он шел почти из-за стены, то удаляясь, то становясь громче. Вякнул напоследок в лестничном проеме и окончательно утих.

– Нагулялся, змееныш, – высказалась я и сделала еще один шаг вверх.

Ноги на миг повисли в пустоте и ухнули в неизвестность. Больно ударившись челюстью, я успела ухватиться за перила и висела как мешок, раскачиваясь и дрыгаясь. Фотик болтался на шее. Вроде бы я его не кокнула. Но как выбраться обратно на лестницу пока не понимала.

Нужно подтянуться на руках. А они у меня слабые. Не то, что ноги, натренированные великом.

Начала раскачиваться, чтоб ногами зацепиться за лестницу. Толку – ноль, только устала. И как мальчишки подтягиваются? Я сто раз это видела, казалось все проще простого, а вот у меня не получается.

– Ну, кто б сомневался, – Голос звучал сочувственно. – Неосторожность она всегда приводит к травмам. Иногда – к несовместимым с жизнью. Сейчас твои пальцы ослабнут и ты соскользнешь вниз. Полетишь, снова орать будешь. А потом – хрясть, позвоночник вдребезги. Черепок всмятку. Глаза в разные стороны. Печальные перспективы. Как думаешь?