Хранитель забытых тайн
Шрифт:
Как тут не смутиться от этой мысли? А вдруг ее платье без бретелек выглядит нескромно и вызывающе? Она незаметно попыталась подтянуть верх его повыше, но сидя эта задача оказалась невозможной. А джентльмены с обеих сторон так увлечены беседой, что, похоже, не замечают ее затруднения.
— Ему подали крученый, а он легко отыграл на левый край! — кричал профессор Хаммер.
— Что ни говори, крикет — потрясающая игра, — горячо согласился с ним профессор Ресидью, отчаянно размахивая наполненным чуть ли не до краев бокалом.
Клер едва успела отпрянуть, как изрядная порция вина выплеснулась прямо на белую скатерть.
Страдая,
Десерт подавали со сладким вином и кофе, и магистр колледжа, сэр Джеральд Ливертон, встал, чтобы обратиться к почтенному собранию и представить новых коллег. Помощник казначея успел предупредить Клер, что, поскольку она принята на временную ставку, ее представят последней. Она сделала глоток только что налитого сотерна и, не очень волнуясь, разве что совсем чуть-чуть (она успела уже осушить три бокала вина), ожидала, когда прозвучит ее имя.
— А как поживает старина Оссери? — громким шепотом поинтересовался профессор Ресидью, наклонившись к профессору Хаммеру так, что лысина его оказалась чуть ли не под носом Клер.
— Этот старый педрила баллотируется в члены парламента.
— И наконец, давайте поприветствуем доктора Клер Донован, которая приехала к нам из-за океана, где она только что защитила диссертацию на кафедре истории Гарвардского университета!
— Да вы что? Этот старый козел Оссери? Да ведь он собственный локоть от задницы не отличит!
— Мы будем сотрудничать с доктором Донован следующие три семестра, в течение которых она прочитает цикл лекций из той области, которая входит в круг ее научных интересов, а именно истории Европы Нового времени.
— Это никому не мешало стать членом парламента, — захихикал Хаммер.
Ресидью с готовностью поддержал его, взмахнув рукой. Но на этот раз произошло непоправимое: из бокала его метнулся красный язык портвейна, вытянулся и смачно лизнул Клер прямо по ее прекрасному, надетому в первый раз дорогому, сшитому из изумительного медно-алого атласа платью — и как раз в том месте, где начинался вырез.
Она опустила голову и тупо смотрела, как по ткани на груди расползается темное пятно. Может, вытереть салфеткой? Она протянула было руку к той, что лежала у нее на коленях, но передумала. Едва ли будет прилично на таком мероприятии и в присутствии столь достойных людей елозить по груди салфеткой. Одно то, что она сидит, как парализованная, и не знает, что делать, уже не сулит ничего хорошего… Но бедную девушку ожидало кое-что похуже: вдоволь налюбовавшись на холодное, влажное, темное пятно на груди, она подняла глаза и с ужасом увидела, что все, кто сидел поблизости, тоже во все глаза уставились на пятно. Брови явно слегка шокированного Эндрю Кента поползли вверх, а Каролина Сатклифф поджала губы, пряча злорадную ухмылку.
Голос магистра умолк, раздались аплодисменты, и Клер поняла, что пора всходить на эшафот — все должны ее видеть. Поднявшись со стула и трепеща, она встретила устремленные на нее сто пятьдесят пар глаз, впрочем, не столько на нее, сколько на расползающееся по корсажу ее платья пятно, так похожее
«Вот он, момент, о котором я мечтала целых несколько месяцев; мечта осуществилась, но как все это ужасно!» — горестно думала она.
Могла ли она представить себе, что все выйдет таким образом!
ГЛАВА 5
Первая неделя осеннего триместра
— Перестань смеяться, Мередит, — сказала Клер.
Из мобильного телефона слышался живой, заливистый хохот, временами прерывающийся странным фырканьем. Для Мередит Барнс, во всяком случае, это было нехарактерно. Заместитель декана Форсайтской академии, частной средней школы в Хэрриоте, штат Массачусетс, родном городе Клер, была высока ростом, стройна, обаятельна и почти всегда спокойна. Не то чтобы она никогда не смеялась, нет, ее веселый, живой смех Клер слышала не раз. И хихикать она умела легко и язвительно, что всегда действовало бодряще, как шипучее вино. Но чтобы так фыркать…
— Ничего смешного, — добавила Клер, хотя понимала, что от слов ее будет мало толку. — Он же испортил мне платье. Слава богу, я сразу отнесла его в химчистку, а они говорят: мол, не беспокойтесь, у нас большой опыт по части винных пятен на вечерних платьях, — а то пришлось бы выбрасывать, представляешь? Похоже, я у них не первая.
В трубке снова послышалось фырканье.
— Ты нисколько мне не сочувствуешь.
В который раз Клер дает своей лучшей подруге повод повеселиться от души. Почему никогда не бывает наоборот? Да потому, что таких нелепых историй с Мередит никогда не случается.
— Ну ладно, прости, — Мередит хихикнула еще несколько раз и умолкла, — И никто ничего не сказал?
— Ни слова. Весь вечер ни один человек словно не замечал этого жуткого красного пятна.
— Может, все думали, что сейчас так носят.
— Бог его знает, что они думали. Американцы совсем другие: душа нараспашку, что на уме, то и на языке, особенно перед иностранцами. Ты посмотри, что по телевизору творится: на всю страну рассказывают об интимных подробностях своей личной жизни и, похоже, получают удовольствие.
— Очко в пользу Англии.
— Верно.
— Но та женщина, как ее там…
— Каролина Сатклифф?
— Ну да. Ишь ты, злючка какая… сказала бы в рифму, что я о ней думаю… в общем, ты поняла. Она же нарочно подсадила тебя к этому старикану. Наверняка заранее знала, что все так выйдет.
— Откуда ей знать, что он плеснет мне вино на платье?
— Вино, не вино — какая разница? Просто знала, что обязательно случится что-нибудь в этом роде.
Обед закончился, и по сложившейся в давние времена традиции все собравшиеся отправились в резиденцию магистра выпить послеобеденного коньяку и пообщаться в менее формальной обстановке: старшие коллеги должны были лично представиться каждому из новеньких. Это было в каком-то смысле даже весело — она впервые в жизни знакомилась сразу с такой толпой (полторы сотни, подумать только) самых разных людей, — но, увы, это означало и то, что с Эндрю поговорить опять не получится: ну обменяются парой вежливых шуток, как и с остальными коллегами, самое большее. Есть от чего расстроиться… а вот Эндрю, похоже, и глазом не моргнул.