Хранитель забытых тайн
Шрифт:
Анна вспоминает странное поведение мадам Северен на балу.
— Я вполне верю в то, что она способна совершить эти преступления.
— Правда? — сухо спрашивает он.
Ища поддержки, Анна смотрит на Эдварда и кивает.
— Вчера вечером сэра Грэнвилла посетила какая-то женщина, она была одета во все черное.
— И на этом вы основываете свои глубокие умозаключения?
— Частично.
Но как ему объяснить, что она интуитивно чувствует: мадам Северен явно в чем-то замешана!
Он иронически поднимает бровь.
— Эти сказки — плод вашего богатого воображения.
— Кроме богатого воображения у меня есть еще кое- что.
— А вот я
— Неужели вы в этом так уверены?
Арлингтон смотрит в пол, качает головой и вздыхает.
Потом снова поднимает голову, и в глазах его сверкает искорка гнева.
— Да, уверен. Потому что в ту ночь она была здесь, — говорит он, не отрывая от нее взгляда. — Со мной. Всю ночь до самого утра.
Он умолкает и ждет, пока до обоих дойдет смысл его слов.
Анна осторожно косится на Эдварда и видит, что он поражен не менее ее самой. Министр сегодня преподносит им уже второй сюрприз.
— Оставайтесь здесь, — повелительным тоном приказывает Арлингтон.
Он пересекает комнату и исчезает за дверью, ведущей в его личные покои.
— И что теперь будет? — спрашивает Эдвард.
— Понятия не имею, — отвечает Анна. — Но подозреваю, что он нам никогда не простит, что мы пытались надавить на него.
— Может, он лжет насчет мадам Северен?
— Не думаю. По правде говоря, я подозревала что-то такое между ними еще в первый вечер, как попала в Уайт-холл, но они умело скрывают свою связь тем, что постоянно ссорятся на людях.
Подтверждения ее слов не приходится долго ждать. Арлингтон возвращается, и вместе с ним мадам Северен, которая опирается на его руку. Через комнату Анна едва различает очертания ее фигуры; как всегда в черном, она движется словно тень среди других теней, живая тень, окруженная шелестящими, словно что-то шепчущими шелковыми юбками. Но вот неразличимый прежде, бледный овал ее лица приближается, становится больше, проступает в полумраке все отчетливей. И министр, и его любовница, кажется, несколько не в своей тарелке, словно только что между ними произошла перепалка; в лице мадам Северен Анна ясно видит раздражение и злость. Хотя, что ж тут удивительного в том, что фрейлине не доставляет большого удовольствия видеть ее здесь.
— Мадам Северен невиновна в смерти вашего отца, миссис Девлин, а также и вашего дяди, доктор Стратерн. Даже наоборот, мы обеспокоены, что следующей целью убийцы может стать и она тоже.
Он обращает лицо к своей подруге.
— Мадам?
— Я остаюсь при своем мнении: говорить им об этом совсем не обязательно, — резко бросает она.
— А я считаю, что сделать это необходимо, — спокойно, но с не меньшей убежденностью отвечает он.
Слова его сопровождаются таким взглядом, что всем становится понятно, что именно он советник короля, а не она.
— Вы знаете правду о том, что случилось той ночью? — спрашивает Эдвард.
Мадам Северен меланхолично смотрит в сторону; ясно, что воспоминание для нее в высшей степени тягостно. Пламя свечи мягко дрожит, освещая тонкие и правильные черты ее лица. Свеча давно уже прогорела ниже уровня, отмеченного ногтем министра.
— Прежде всего, — начинает мадам Северен, — да будет вам известно, что Генриетта Анна была несчастлива в браке. Герцог ее не любил, он вообще не любил женщин. Он открыто щеголял перед ней своими фаворитами-мужчинами, да и перед всем двором тоже. И двор тоже относился к ней с не меньшим пренебрежением. Герцог завидовал близости принцессы с его братом, королем Людовиком, и третировал ее, как свою служанку
Мадам Северен умолкает и прикладывает к глазам платок. Пламя свечи отражается в гранях камня на ее перстне, и в тонких, как паутинка, складках платка сверкают крохотные искорки. Но он мало помогает: вниз по щекам ее медленно катятся две яркие, как хрусталь, слезинки. Не в силах оторвать от них глаз, Анна до глубины души тронута рассказом мадам Северен; прежде она вообразить не могла, что эта женщина способна вызвать у нее сочувствие.
— И вы дали ей это средство?
— Нет. Просьбу исполнила, но средство утаила. Я боялась, как бы не дошло до герцога или короля. Тогда нам обеим было бы несдобровать Мы с ней подолгу и горячо спорили, и мне кажется, я убедила ее носить ребенка, несмотря на ее чувства к мужу. Но потом она обнаружила, где я прятала средство, и нечаянно приняла смертельную дозу. Прошло всего несколько часов, и она почувствовала невыносимую боль в желудке, и врачи уже ничего не могли поделать, чтобы спасти ее.
Она поворачивает голову и смотрит на Эдварда.
— Вам, кстати, это хорошо известно.
Так вот оно что, значит, принцесса Генриетта Анна сама распорядилась собственной жизнью. Самоубийство — смертный грех, и души тех, кто его совершает, будут вечно гореть в аду. Это деяние всегда останется лежать пятном на ее имени.
— Теперь вы знаете, почему король предпочитает хранить в тайне правду о гибели своей сестры, — говорит Арлингтон, — Он не может позволить, чтобы ее память была опозорена этим скандалом. Имейте в виду, вы тоже узнали об этом в условиях строжайшей секретности. Если хоть одна живая душа узнает от вас об этой тайне, я вам обещаю, оба сгниете в Тауэре.
— Но рассказ мадам Северен не решает нашей проблемы, лорд Арлингтон, — говорит Эдвард. — Если мой дядя и все остальные были убиты не для того, чтобы скрыть, что принцесса была отравлена, тогда зачем их было убивать?
— Понятия не имею. Но если бы и знал, доктор Стратерн, я не был бы обязан сообщать вам.
— Но мы твердо решили предоставить этого человека правосудию, — говорит Эдвард.
— Зарубите себе на носу, что в этой стране существует только одно правосудие, это правосудие короля.
— По крайней мере, скажите, кто еще посвящен в эту тайну, — говорит Анна. — Может быть, эти люди знают то, что мы ищем.
Арлингтон смотрит на мадам Северен, словно желая узнать ее мнение или, возможно, получить ее одобрение. Слезы ее давно уже высохли, и надменное лицо снова исполнено чувства собственного достоинства. Министр, похоже, раздумывает, стоит ли отвечать на вопрос Анны.
— Мне доподлинно известно только об одном таком человеке, — говорит наконец он, — Это Ральф Монтегю.