Хранители Кодекса Люцифера

Дюбель Рихард

Он поднял руку, чтобы зажать ей рот, и тут старуха открыла глаза. Она не спала. Она и бровью не повела, когда увидела его рядом со своим ложем. Пораженный, охваченный мгновенно вспыхнувшей яростью, Генрих понял, что недооценил ее. Она ждала его. В то же время он знал, что Леона не станет кричать. Она скорее умерла бы, чем подвергла бы опасности Александру.

– Знаешь ли ты, кто я? – тихо прошептал он.

– Дьявол, – тихо ответила она.

Он видел ее раз или два, только издали, в Пернштейне, когда ей приходилось отвечать на вопросы Дианы, снова и снова лелея напрасную надежду на то, что уж на этот раз ей дозволят забрать домой ее слабоумную приемную дочь. Генрих сторонился ее, но полагал, что уже достаточно хорошо изучил Диану, чтобы

догадаться: она наверняка обратила внимание старой женщины на него. Иногда она плела интриги ради самих интриг, и играть с ним, Генрихом, всегда доставляло ей удовольствие. Он с первой секунды подозревал, что Леона точно знала, кто он такой. Ему ни разу не пришлось посмотреть ей в лицо, когда он и она ломали перед Александрой комедию, прикидываясь, что видят друг друга в первый раз. Когда Александра упомянула ее имя и ему стало ясно, что придется поступить согласно требованию девушки, если он не хочет вызвать ее недоверие, Генрих уже знал, что рано или поздно все закончится именно этой сценой. Он говорил Александре, что умеет обходиться с Леоной. И сегодня он это докажет, только вот Александра никогда не узнает, что он на самом деле имел в виду.

Он молниеносно зажал рукой рот и нос старухи. Ее руки взметнулись вверх и схватили его за запястья, но в сухих птичьих лапках не было сил, чтобы оттолкнуть от себя убийцу.

– Если бы ты могла говорить, – прошептал он, глядя в вылезающие из орбит глаза, – ты, без сомнений, поклялась бы не предавать меня. Однако я не могу идти на этот риск. Александра, знаешь ли, мне еще пригодится.

Старуха начала выгибать спину. Он лег на нее сверху. Одного только веса его тела оказалось достаточно, чтобы она снова опустилась на лежанку. «Теперь он почувствовал возбуждение, но не в чреслах, как обычно, а в сердце. Диана своими играми вызвала еще и эту проблему, однако он знал, что в любом случае выйдет победителем. Как только Диана оказывалась на шаг впереди него, он тут же наверстывал упущенное. Он не позволит ей оставить его позади.

Глаза старой женщины закатились. Счет пошел на секунды. И Генрих произвел не больше шума, чем шум от хлопанья крыльев бабочки.

– Леона! – услышал он заспанный голос Александры. – Что случилось? Кто… Геник?

Он отреагировал мгновенно, не раздумывая ни секунды.

– О господи, ты не спишь, – тяжело дыша, произнес он. – Я как раз хотел тебя… Но я думал, что и сам смогу помочь ей. Неужели ты не слышала, как она стонет? Ведь я спал в другой комнате, вон там, и тем не менее… – Он поднялся и ласково похлопал морщинистое лицо. – Боже мой, я думаю, она…

Александра поспешила к нему. Второпях она почти оттолкнула Генриха в сторону и затрясла старуху за плечо.

– Леона! Ради Бога, Леона!

Генрих с удовлетворением отметил, что нижняя челюсть старухи отвисла. Он прижал два пальца к ее шее – и, к своей безграничной ярости, вынужден был установить, что сердце ее еще бьется.

Александра, должно быть, заметила, как изменилось выражение его лица.

– Что?

– Она еще жива, – выдавил он. – Слава богу, она еще жива. – Он выплевывал эти слова, как будто они обжигали его ядом. Впившись зубами в костяшки пальцев, чтобы девушка не догадалась, что он бил кулаками потерявшую сознание старуху, Генрих почувствовал вкус крови, но не боли…

– Что произошло?

– Я не знаю. – Генрих придумывал объяснение на ходу, но у него это всегда хорошо получалось. – Я проснулся от шума. Сначала я не понял, что происходит, но затем догадался, что это стоны. – Он посмотрел ей в глаза, надеясь, что ему удалось скрыть свои настоящие чувства. – Я подумал, что это ты стонешь, что тебя мучают боли или дурной сон. Я как можно быстрее пришел сюда. И понял, что это не ты, а она. – Он обнял девушку за плечи. – Я так рад, что ты здорова. Что касается твоей Леоны, то будем надеяться, что Бог поможет бедняжке!

Александра похлопала Леону по щекам, потрясла ее за плечо и в конце концов опустилась на лежанку рядом с ней.

– В точности как у нас

дома. Она тоже лежала вот так целыми днями. Мама боялась, что она умрет.

– Напряжение от поездки… Мы не должны были брать ее с собой.

Его слова оказали желаемое воздействие на Александру: она опустила голову. Это ведь была ее идея.

– Но что мы можем для нее сделать? – Девушка убрала волосы с лица Леоны. Дыхание старухи было отрывистым и хриплым. Александра беспомощно массировала ее худую грудную клетку.

– Мы должны оставить ее здесь.

– Что? В этих развалинах? Сестры едва ли моложе Леоны! Здесь же совсем ничего нет. Как они смогут заботиться о ней?

– Мы оставим им немного денег.

– Я не могу вот так просто бросить ее у чужих людей. А вдруг она проснется и не увидит нас рядом? Леона до смерти перепугается, если не будет знать, где она и что произошло с нами.

Александра притянула Леону и уложила верхнюю часть ее тела себе на колени. Голова старой женщины перекатилась на другую сторону. Взгляд Генриха затуманился от ярости. Ну почему он не зажал ей рот и нос на несколько мгновений дольше? Так мало времени нужно было…

– Если мы возьмем Леону с собой, ей конец, – заметил Генрих и едва сдержался, чтобы не расхохотаться над тем, что Александра никогда не узнает, насколько серьезно он говорит. – Давай продолжим поездку в Пернштейн. Я вернусь сюда через несколько дней и проверю, как у нее идут дела. Если она успеет окрепнуть для поездки, я привезу ее в Пернштейн. – «Только вряд ли старуха окрепнет для поездки, – подумал он. – Я возвращусь в Пернштейн, к сожалению, с сообщением, что бедная Леона умерла в монастыре». Генрих понимал, что, как только ему удастся разделить ее и Александру, никто больше не сможет всерьез вредить ему. А если старуха и правда придет в себя через какое-то время и последует за ними в Пернштейн, то он не даст ей даже приблизиться к Александре (при условии, что Александра будет жива, – относительно этого планы Генриха были весьма размыты). Во всяком случае он еще никогда не бросал дела на полдороге, шла ли речь о случайно избежавшем бойни придворном карлике или о старой женщине, которая совершила ошибку, решив взбунтоваться против большей власти.

– Я позабочусь о ней, – продолжал он. – Не волнуйся. Давай поедем дальше. Я сейчас пойду к монахиням и сообщу им, что с этой минуты у них есть питомица.

Он встал, и девушка с сомнением посмотрела на него. По ее щекам катились слезы. Внезапно у него зачесались руки. Ее волосы растрепались и имели свалявшийся вид, лицо было бледным, а глаза потеряли значительную часть своего блеска. Она все еще была красива, но неземной, отстраненный характер этой красоты, свойственный только ей и еще Диане (к слову, у последней она была в тысячу раз сильнее), смазался от забот последних недель и тяжести торопливого путешествия. Ни одна женщина, с которой он когда-либо был знаком, не обладала такой красотой. Он увидел царапину на ее щеке, взявшуюся непонятно откуда, уловил запах ее одежды, которая промокла, снова высохла и опять промокла. Он не мог припомнить, чтобы ему доводилось когда-нибудь чувствовать запах тела Дианы. Он задержал дыхание и заставил себя нежно погладить Александру по лицу. Внезапно ему показалось, что она стала похожа на красотку в дорогом пражском борделе, до того как он начал бить ее: запах пота, покрасневшие от слез глаза, бледный цвет лица… Генрих почувствовал, как у него задрожали пальцы. Она прижалась щекой к его ладони.

– Так будет лучше всего, – объяснил он.

Александра кивнула.

19

– А зачем вы, собственно, тащите с собой книгу? – спросил Вацлав.

Августин, не сбавляя скорости, пожал плечами.

– Никогда нельзя знать наверняка.

Главный бухгалтер, кажется, вытер и просушил фолиант. Он держал его обеими руками и прижимал к себе, как будто книга имела большое значение, а не представляла собой лишь неопределенную массу чернильных клякс, расползшихся от мочи и кала.