Хранители Кодекса Люцифера
Шрифт:
Перед лестницей, которая вела наверх по наружной стене ратуши Нового Места и на деревянной площадке которой объявлялись приговоры, стояли несколько человек, находящихся на разных стадиях скуки. Вацлав думал, что их будет больше. Часто случалось, что процесс тянулся более двух дней, если обстоятельства дела были запутанными или если одна из сторон оказывалась достаточно высокого ранга и необходимо было сделать перерыв, чтобы предоставить время для проведения консультаций и подачи запросов. А вот необычным было то, что в день предполагаемого оглашения приговора под лестницей объявилась
Они с Августином поднялись по ступеням. Несколько зевак заулыбались и стали показывать на них пальцами. Вацлава это раздражало. Тут из двери вышел часовой и загородил им дорогу.
– Проход закрыт, – скучающим голосом сообщил он.
– Судебные разбирательства – дело общественное, – напомнил ему Вацлав. – Пропустите нас.
– Судебные разбирательства – дело общественное, – подтвердил часовой. – И я не пропущу вас, малыш.
Вацлав, который был бы выше часового на полголовы, если бы на том не было шлема с высоким гребнем и забралом непонимающе смотрел на него. Постепенно до юноши дошло, что перед ним стоит вовсе не обычный городской страж, которого можно было встретить после рабочей смены в одежде ремесленника, рабочего или пекаря. Этот человек был профессиональным солдатом. Вацлав узнал цвета его одежды – они принадлежали Владиславу фон Штернбергу.
– Какой скандал! – воскликнул Августин. Он нагнулся через перила и крикнул, обращаясь к ждущим внизу зевакам: – Вы это слышали? У нас, жителей Праги, отнимают самые элементарные права!
Вацлав не узнавал главного бухгалтера. С момента столкновения с Себастьяном Вилфингом он, кажется, обнаружил, как приятно выступать на стороне оппозиции.
– Не суетись! – откликнулись несколько голосов. – Кого это интересует? Подожди здесь, с нами, и скоро услышишь приговор.
– Судебные разбирательства непременно должны быть открыты общественности, – повторил Вацлав, глядя в глаза часовому. – Иначе приговор можно оспорить.
– А общественность присутствует, малыш, – ответил ему часовой. – Судья привел свою собаку. А теперь исчезните, если хотите спуститься по лестнице на ногах, а не на собственной заднице.
Вацлав и Августин переглянулись. Их начала охватывать паника. Вацлав прочитал в глазах своего спутника желание просто оттолкнуть часового и прорваться в зал судебного заседания силой. Он взял его за рукав и потянул обратно вниз.
Лицо Августина потемнело.
– Какая наглость! – воскликнул он. – Вы просто насмехаетесь над символами. Собака!
– Да ладно тебе! – заметил один из зрителей, который, судя по всему, имел опыт в судебных делах. – До тех пор пока у них там есть собака, они правы. И с этим ничего не поделаешь.
– Это кобель судьи, – добавил другой. – Он здоровый, размером с двух нормальных псов. А если привести корову, то можно считать, что обеспечено присутствие общественности на коронации императора.
Зеваки весело захихикали.
– Почему вы допускаете подобное? Неужели вам это нравится? –
– Ты это тоже допускаешь, значит, тебе нравится.
– У меня есть идея, как мы сможем войти туда, – заявил Вацлав, чрезвычайно внимательно слушавший описание судейской собаки. – Эй, вы, послушайте меня.
Скука новоявленных зрителей еще не достигла таких размеров, чтобы в них пробудился интерес к его предложению Они равнодушно смотрели на молодого человека.
– Пожалуйста! – настойчиво повторил Вацлав. – Или вам хочется, чтобы вас упрекали в том, что вы позволили какой-то дворняжке забрать свое право на присутствие в зале суда?
Зеваки переглянулись и начали неторопливо подтягиваться к нему.
Часовой на лестничной площадке недоверчиво смотрел вниз. Его милость Владислав фон Штернберг, наместник короля, уже находился в зале судебного заседания, пребывая в более плохом настроении, чем вчера. Жирный венец и болван-крестьянин из Брюна тоже пришли рано. Похоже, Владислав фон Штернберг был на них рассержен. В конечном счете, это не имело значения, так как на орехи всегда получал тот, кто меньше всего был виноват, то есть, как правило, он, часовой, и его товарищи. Наместник накричал на их капитана, капитан накричал на командира их отряда, а тот во время утреннего развода караула недвусмысленно высказался по поводу судьбы каждого, кто сегодня выполнит свой долг спустя рукава. Часовой был готов бить тревогу, если эти недоумки, шепчущиеся там, внизу, решат устроить какую-нибудь глупость.
Он не слышал, что говорил рыжий мальчишка, но один из его слушателей заявил:
– У меня есть, но дома, Я привязал ее в свинарнике, иначе все соседские кобели просто с ума посходили бы.
– У меня тоже, – сообщил второй. – Только я запер ее в курятнике. Правда, это совершенно не помогает. Похотливые ублюдки просто-таки осаждают меня. В прошлом году я выстрелил в одного из пращи и здорово его покалечил, но мне это обошлось в кучу денег.
– Тащи ее сюда, – приказал рыжий.
– Зачем?
– И что это даст?
Провожатый рыжего, держа толстую книгу под мышкой, ответил:
– Долговое обязательство, выписанное на дом «Хлесль и Лангенфель», для оказания услуг по необходимости.
– Это говоришь ты?
– Это говорю я, Адам Августин, главный бухгалтер фирмы, и Вацлав Лангенфель, сын одного из партнеров.
Часовой отметил про себя оба имени. Если эти парни поднимут тут шум, то, как бы далеко они ни убежали, закон все равно найдет их. Часовой надеялся, что тогда он тоже будет частью закона и сможет наградить нарушителей порядка несколькими пинками в рамках своих законных обязанностей.
– Это долговое обязательство на кучу дерьма. «Хлесль и Лангенфель» больше не существует.
– Существует, если нам удастся проникнуть в зал судебного заседания.
– Выбирайте сами: или надежда на то, что долговое обязательство – вовсе не куча дерьма, или уверенность, что вы сегодня вечером сожрете кучу дерьма от злости, что упустили такой случай.
Часовой прищурился. Рыжий сорванец, похоже, совсем обнаглел.
– Ну ты и хам, – заметил один из мужчин.