Хранители очага: Хроника уральской семьи

Баженов Георгий Викторович

И обе они, Петровна и Лида, отходчиво рассмеялись.

— Ничего, теть Шура, не боись. Дело житейское. Как там Алешка ваш?

— Алешка? — Петровна махнула рукой — то ли обрадованно, то ли благодарно. — Растет. В Кольшу, кажись, пошел — и тихой будто на вид, а внутри не поймешь его. Заглянула б как-нибудь, а, Лид?

— Теть Шура, я б с радостью, да сама знаешь… своя семья.

— Замуж вышла? — всплеснула руками Петровна.

— Ага!

— Вот так радость у тебя! А я и не слыхала… Ну, Лидуха,

ты совсем молодец! А он кто же у тебя?

— Да тут, наш один, из заводоуправления. Покажу как-нибудь.

— Ну, дай вам бог счастья, — стала прощаться Петровна. — Пойду уже. А то прозеваю Яновскую, опять милиция придет.

— Ну, ни пуха ни пера, теть Шура! А Ане письмо поскорей пиши, а то она неизвестно чего там думает.

— Это уж да, Лид, как домой приду, так сразу и отпишу. Ну, бывай здорова.

— До свиданья, теть Шура!

Яновская носила круглые очки — вид строгий и даже суровый; но Петровне она улыбнулась как старой знакомой.

— Присаживайтесь, Александра Петровна.

— Спасибо. — Старуха осторожно присела на краешек стула.

— Вы извините, я сейчас… — В комнате у Яновской толкался народ, с бумагами и справками — все свои, жэковские; через минуту-другую, подписав разные бумаги, Яновская осталась за своим столом одна.

— Что же вы так долго не приходили, Александра Петровна?

— Да вот такое дело… некогда все… а сегодня как раз старшина…

— Ну да, мы решили милицию подключить, — снова улыбнулась Яновская, — думаем, милицию-то уж вы послушаетесь.

— Это уж, конечно, как не послушаешься.

— Та-ак, сейчас… — Яновская порылась в ящиках стола, достала нужную бумагу. — Вот, Александра Петровна, распишитесь, вот здесь, вот, внизу, и с этой минуты вы владелец собственной комнаты. — Яновская протянула Петровне ордер и авторучку.

Старуха взяла ручку, бумагу, начала высматривать место, где нужно поставить подпись.

— Нет, не на ордере. А вот здесь, в книге… мол, я такая-то такая, получила ордер на руки… и так далее… такого-то числа.

— А как же это писать-то?

— Нет, Александра Петровна, вы просто распишитесь вот здесь. А остальное там уже написано.

— Ага, понятно… — Петровна приноровилась к книге, приставила ручку. — А не расписываться никак нельзя?

— Как то есть не расписываться? — улыбнулась Яновская. — Да это же все формальности, Александра Петровна. Главное — получайте ордер и въезжайте в новую комнату.

— Так, понятно. Да… — Старуха подняла глаза на Яновскую. — Так ведь комната-то мне не нужна.

— Это как же это так? — поразилась Яновская. — Такого быть не может, чтобы вы не нуждались в жилье.

— Как не может… Зачем мне комната-то? Я сколько раз комендантше говорила об этом.

— Ну, как же… ведь у вас был

собственный домик? Был. Его снесли? Снесли. Естественно, исполком принял решение: выделить вам отдельную комнату.

— А я от этой комнаты отказываюсь, значит. Она мне вовсе и без надобности.

— И где же вы жить собираетесь?

— Да с Аней буду жить, где ж еще-то. С Алешкой. Они, слава богу, не чужие мне. Одна семья.

— Да кто это в наше время от собственного жилья отказывается? В первый раз такое слышу… Ну, получите свою комнату, а живите где вам захочется.

— Ишь вот как вы говорите… А вот получу комнату, вы меня у Ани-то и не пропишете.

— А зачем вам там прописываться?

— Как зачем? А затем, што я там жить собираюсь. Да и помирать там буду. Нам два дома не нужно. Не чужие. Родня.

— В том-то и дело, Александра Петровна, сегодня они вам родня, а завтра…

— Как то есть завтра? Мне вон и Аня пишет, вот, мол, вот домой вернусь, пропишешься, мама, у меня, заживем не хужее других…

— А вы подумали, зачем она вас хочет прописать у себя?

— А как не подумала. Конешно, подумала. Аня-то у нас хорошая, хочет, штоб хорошо все было… штоб по-семейному.

— Никто не отрицает, может, она и в самом деле хороший человек. А только прописать она вас собирается, чтобы всю площадь за собой сохранить.

— А вы, значит, хотите площадь отобрать у нее?

— Да с чего вы это взяли?

— Есть на свете добрые люди…

— Эх, Александра Петровна, Александра Петровна, — укоризненно покачала головой Яновская, — люди-то, может, действительно добрые, если правильно объясняют, а если неправильно?

— Как так неправильно? Наоборот, выходит, как раз и правильно, раз добра хотят старухе.

— А мы, значит, добра не желаем?

— А коли добра желаете, зачем комнату навеливаете?

— Странно вы разговариваете, Александра Петровна… — Яновская в задумчивости постучала пальцами по столу. — Ну, хорошо, буду с вами разговаривать начистоту. Только уж не обижайтесь…

— Это последнее дело — на правду обижаться. — Петровна отложила ручку в сторонку.

— Вам ваша Аня — она кто? Дочь или кто?

— А как же, дочь будет.

— Нет, она вам сноха, так это называется? Сноха. А вот Николай был ваш сын.

— А Кольша, это уж, конешно, сын. — Голос у Петровны дрогнул.

— Во-от… а Николай был сын. Кто мог знать, конечно, что так все обернется… но ведь в живые его не вернешь?

— Я б жизнь отдала… лишь бы он, мой голубчик…

— Вы не обижайтесь, Александра Петровна, но вы сами натолкнули меня на этот разговор. — Яновская грустно помолчала. — А теперь взгляните… Вот вы хотите жить вместе с Аней и внуком. Отказываетесь от комнаты. А ведь Аня — женщина молодая…