Хранительница его сокровищ
Шрифт:
— А человека — можешь — улыбнулся он.
— Оказывается — могу, — и далее на некоторое время разговор прервался.
После она сама спросила его:
— Скажи, а зачем ты обещал Тилечке, что будешь завтра разговаривать о её образовании?
— Чтобы оставить себе якорь. Зацепку, незаконченное дело, как хочешь. Когда у человека есть важные незавершённые дела, его могут и не забрать в смерть, понимаешь? А устройство чьей-то жизни — это достаточно важное дело. На мой взгляд, Тилечке нечего здесь делать. Она может брать уроки у Астальдо и Агнессы, а остальное
— А если вдруг всё будет хорошо, и мы уедем, мы сможем взять её с собой?
— Да, — кивнул он. — Если она согласится. Сможем. И ещё кое-кого из мальчишек надо бы пристроить в люди, чтобы дар попусту не тратили. Скажем, у Серафино заинтересованный в сыне отец, зато у Антонио нет никого, кроме младшего брата. И у остальных тоже по-разному.
— Кто ж всё это сделает, если мы не вернёмся.
— Мы этого никогда не узнаем, госпожа моя.
— Тогда расскажи, что это за место, куда мы идём.
— Я не знаю об этом месте много. Только то, что знает всякий. Давным-давно кому-то из здешних Великих герцогов нужно было спрятать сокровище. Да так спрятать, чтобы никто не нашёл. Сел тот Герцог в лодку и выплыл ночью на середину канала, и там спросил у духов моря — не знают ли они такого места, куда не добрались бы люди ни случайно, ни намеренно. И ещё бросил в волны свой перстень, ну да у нас тут кольца в воду кидают все, кому не лень, и по всякому поводу. И, говорят, расступились волны, разверзлась земная твердь, и открылось нашему герою некое потайное место, которое и под землёй, и под водой. Оставил он там своё сокровище, и оно по сей день пребывает в этом месте, потому что как ни искали туда путь, никто до сих пор не нашёл.
— А мы завтра пойдём, и нам вот прямо откроется, ага, так я и поверила.
— Так то легенда, госпожа моя Лиза, а есть ещё и жизнь. В жизни же есть место таким вещам, как вентиляция и отведение воды из подвалов дворца. Не спрашивай меня, зачем мы с друзьями в детстве туда лазили, наверное, нам было интересно посмотреть, как всё это устроено. И играть там в великие войны прошлого тоже было интересно. Однажды мы нашли некий коридор, он уводил в сторону от всего комплекса, и был по виду заброшен и не освещён. Мы сунулись было туда, потом услышали из тёмной глубины нехороший вой, и позорно покинули поле боя. А после я спросил у деда, что это могло быть. Он посмотрел на меня, посмеялся и ответил — ты что, это же все знают, там же сокровищница. А попадёт в неё только тот, кто чист помыслами и твёрд в своём намерении.
— Тогда мы не попадём. Я не тверда ни в чём. Может быть, нам на всех хватит твёрдости господина Лиса?
— Так вот пока не увидим — не узнаем. Мне в этой истории жаль одного — что если нам всем суждено там умереть, то я умру никем. Как-то приятнее делать это под своим флагом, что ли.
— Могу только посочувствовать — я-то здесь вообще никто. Ты тогда, давно, в самом начале, хорошо сказал — два отщепенца. Но тогда ты меня главным образом бесил. Хотя я и находила тебя привлекательным.
— Я тоже не испытывал к тебе особой приязни, — улыбнулся он. — Ты казалась мне очень
…А сейчас они старались успеть доплыть куда-то там сквозь сумрак, пока не кончилась рассветная служба. В двух других лодках были мальчишки — все пятеро, Фалько хмыкнул и сказал, что понадобятся люди в некоем ключевом месте, а потом прикидывал — не будет ли, в случае чего, для этих людей каких-нибудь нежелательных последствий. Решил, что не будет.
Это была даже не пристань — просто старая набережная. Они выбрались из лодок, лодки уплыли. А дальше пришлось идти вдоль глухой стены по небольшой приступочке, рискуя сорваться в воду, но Лизавета как-то прошла. Квадратная площадка, деревянная старая дверь. Сокол поколдовал с этой дверью, и открыл её. Изнутри пахнуло сыростью. А что ты хотела, Лизавета Сергеевна? Чтобы в этом прекрасном городе — да без сырости?
Внутри оказалось небольшое помещение, пустое и грязное. Посреди пола Сокол открыл деревянный люк и заглянул внутрь. Металлическая винтовая лестница уходила вниз.
Далее был долгий спуск. Лестница выглядела ненадёжной и ржавой, но не шаталась под весом людей. Дышать было чем, но воздух оставался очень влажным. Путь давно уже освещали магические шары.
В конце концов, они спустились в помещение, похожее по размерам на то, что осталось наверху. Из него в разные стороны уходило три коридора. Все они были облицованы камнем.
Сокол принюхался и, похоже, как-то сориентировался. Пошли всей толпой по одному из коридоров, и через некоторое время вышли в другой, освещённый. Магическими светильниками.
— Вот мы и достигли самого края дворцовых коммуникаций, — сообщил Сокол. — Отсюда можно выбраться на поверхность вон там, — он показал на лестницу, очень похожую на ту, по которой они спустились. — Только она выведет не на задворки, а прямо на первый этаж дворца Великих Герцогов. Правда, дальнего от площади здания, которое за Полоскательным каналом.
Дальше отправились по очередному каменному коридору. Освещение было-было, а потом закончилось. И ненадолго началось снова. В коридоре было влажно, в некоторых местах по стенам сочилась вода. На полу то тут, то там стояли лужи. В тишине было слышно, как где-то что-то капает.
Потом впереди показалась развилка. Их коридор под прямым углом пересекался с другим, абсолютно тёмным. Здесь тоже была лестница наверх.
— Дальше мы идём втроём, — сказал Фалько.
Мальчишки с надеждой вытянулись и увяли, услышав, что они-то как раз остаются сторожить. Точнее, не пропускать ни одной живой души туда, куда отправятся Фалько, Астальдо и Лизавета. Выждать три часа, а потом, если они не вернутся — сначала вызывать подмогу из Ордена, и уже с подмогой идти внутрь. У Серафино, оказывается, был некий хронометр, по которому можно было следить за временем. Фалько подмигнул всем, а потом нашёл в своей сумке некий мешочек и отдал его Антонио со словами — если станет совсем плохо, тогда открывать и действовать по обстановке.