Хризалида

Малахиева-Мирович Варвара Григорьевна

«Да будет так. В мистерии кровавой…»

Наташе

Да будет так. В мистерии кровавой Согласна ты мечом закланья быть. Так суждено. И есть у сердца право, И кровь и смерть переступив, любить. Да будет так. Но снилось мне иное: И ты, и я торжественным путем, Предав земле сожжение земное, В далекий Монсальват идем, Где, Грааль святой ревниво сохраняя И

не сходя с заоблачных вершин, Тебе и мне дорогу озаряет Грааля рыцарь Лоэнгрин. 1918. Киев, Труханов остров

«Зачем ты ко мне наклоняешься…»

Зачем ты ко мне наклоняешься И в глаза мне глядишь горячо? И так долго со мною прощаешься, И целуешь еще и еще? Или сказка твоя недосказана, Или там, где ее эпилог, Повернется Судьбой еще разное На распутье минувших дорог? И на первой измена мне встретится, И разлука, и гибель моя. На второй твоя гибель наметится, А на третьей — твоя и моя. [1918]. Киев

«Зацвели мои белые тернии…»

Зацвели мои белые тернии, Заалела закатом река. И печаль, как молитва вечерняя, Мне сладка. Златоверхая церковь над кручею, Замирающий звон Овевает надеждой певучею Жизни сон. Там вдали, где в зарю облекается Белый ангельский клир, Боль земная вся претворяется В ясный мир. [1918]. Киев, Труханов остров

«Я тебя не знаю, я тебя не знаю…»

Я тебя не знаю, я тебя не знаю, Чем была, чем будешь, кто ты, жизнь моя. Только знает кто-то, в сердце умирая, Что, со мною слитая, ты была не я. Солнце и движение. Муки и утраты, Дальние и высшие, светы и мечты, Отдаю тебе я полно, без возврата, И смеюсь, и знаю: я была не ты. [1918]. Киев

«Кукушка летала…»

Кукушка летала, Деток созывала, Сидя на березке, Слезки проливала. Кукушкины слезки Выросли потом Золотым ковром. Прилетали детки. Кто сидит на ветке, А кто на суку. Все кричат «ку-ку». На ковер слетали, Слезки поклевали. [1918]. Киев

«Воет ветер неуемный…»

Воет ветер неуемный, Бездорожный и бездомный, Бьет и рвет железо с крыши. Отвечает сердце: «Слышу. Это голос тьмы беззвездной, Бесприютность

тучи слезной, Далей черное кольцо, Смерти близкое лицо, Это стуки топора… Тише, тише — спать пора». 1918, Киев

«Тоскует дух, и снятся ему страны…»

Тоскует дух, и снятся ему страны, Каких в пределах жизни нет. Но в час, когда сквозь алые туманы В речной дали пурпуровый рассвет Конец бессонной ночи возвещает, Там, на востоке, тонких облаков Живое золото, как остров, возникает, Над океаном призраков и снов. Припав к нему в томленьи беспредельном, Забытый рай на миг я узнаю. И всё, чем сердце ранено смертельно, Звучит как пенье ангелов в раю. Но крепнет день, и гаснет рай мой дальний, И лишь перо жемчужного крыла Плывет в дали безбрежной, беспечальной, Куда и жизнь ушла. [1918]. Киев, Трехсвятительская ул.

«Ходят стаями и парами…»

Ходят стаями и парами, Одиночками бредут Колеями душно старыми, На ногах веревки пут. Цель указана, приказана: Размноженье, труд, покой. Навсегда глаза завязаны Чьей-то тяжкою рукой. И просторов Бесконечности, Голубых воздушных рек, Солнца Жизни, далей Вечности Не видав, уснут навек. 1918. Киев, Владимирская горка

«На Илью Пророка сын мой родился…»

На Илью Пророка сын мой родился. Без чувств я лежала, в бреду сгорая. Слабый ребенок тут же крестился. Белая рубашка, лента голубая. Священник, подруги, все мне пророчили Страшное что-то. И были сны: Месяц не месяц, серпик отточенный На небо вышел. И с левой стороны. Спрашиваю я Пресвятую Деву: Кого этим серпиком будут жать? А она говорит мне тихонько без гнева: Сына и грешную мать. [1918]

«Душно мне, родненький, сын мой Иванушка…»

Душно мне, родненький, сын мой Иванушка, Тошно, и нету в груди молока. Ранней зарей на лесную полянушку Выйду с тобой на руках. Белой росой напою ненаглядного, Трав чудотворных нарву… Что это? Юного, крепкого, стройного Вижу тебя наяву. Ты ль надо мною любовно склоняешься, Перстень в руке задрожал. Ты ли со мною, мой сын, обручаешься, Ты ль женихом моим стал? [1918]