Хризантема
Шрифт:
— Черт! — в сердцах сплюнул Хидео, снова и снова нажимая на кнопку лифта, который застрял где-то наверху. — Здесь вообще что-нибудь работает? Черт!
14
Прихожанки, подвязав цветными шнурами длинные рукава кимоно, убирали со столов остатки угощения. Из кухни слышались смех и звяканье посуды. Кэйко с дочерью приводили в порядок алтарь, который должен был обрести прежний вид, как при жизни деда. Посмертная табличка и фотография покойного присоединились к принадлежавшим его жене, сыновьям и родителям в черном
С наступлением вечера жизнь в храме замерла. Напряжение, пронизывавшее воздух во время траурных семи недель, начало спадать. Нечто неосязаемое, словно легкое дуновение ветерка без звука и запаха, проникало из комнаты в комнату, давая отдохновение душам людей, наполняя их сознанием того, что человек, живший в этих стенах так много лет, упокоился с миром.
Мисако сидела в одиночестве перед поминальным ларцом и изучала надписи на табличке. «Шаку Тикен», — медленно выговорила она буддийское имя деда. Это означало мудрость, воплощение и откровение. Она вздохнула. Теперь все в руках преемника. У деда не осталось живых сыновей, но Тэйсин-сан был предан ему, как родной. Кроме того, есть дочь, которая характером поспорит с любым мужчиной.
«И внучка», — прозвучал внутренний голос.
И в самом деле, почему ей никогда прежде не приходило в голову, что она тоже несет ответственность за род Танака? Внучка, единственная продолжательница кровной линии. Мисако улыбнулась, вспомнив о том, что дед хотел выдать ее за священника. Как наивно с его стороны, она бы ни за что не согласилась. Такая преданность семье ушла вместе с эпохой Мэйдзи, девушки нового поколения все как одна хотели выйти замуж по любви и венчаться в европейской церкви в белом свадебном платье, как Элизабет Тэйлор в «Отце невесты». Какими мелкими и эгоистичными казались теперь все эти мечты! Брак по любви с состоятельным красавцем принес ей одно несчастье. Любящий муж, дети, уютный семейный очаг — все оказалось пустыми грезами… Склонив голову перед семейной гробницей, Мисако лила безмолвные слезы, не замечая, как подступавшая ночь высасывает из комнаты последние остатки света.
Доктор Итимура заехал в храм, чтобы проверить состояние больного. Мисако ждала его в компании монаха из Камакуры, грея руки над глиняной хибати. Решившись, она рассказала о своем ночном кошмаре, о том, как летела над застывшими ночными улицами, об алтаре и догоревших свечах, о призраке и спящем Тэйсине. Кэнсё слушал как завороженный, потом озадаченно покачал головой.
— Понятия не имею, что это может значить, — честно признался он. — Сны бывает очень сложно распутать. Удивительно, вы рассказываете так, будто присутствовали на самом деле.
— Все и было как наяву, — кивнула Мисако. — А если вспомнить про кимоно… Могу поклясться, оно и в самом деле пропахло дымом — так, будто я провела в храме не один час! Мне не почудилось, я ведь уже проснулась.
— Кимоно выстирано? — вдруг оживился монах.
Мисако в волнении поднесла руку ко рту.
— Я бросила его в корзину с грязным бельем. Прачка приходит дважды в неделю.
Тэйсин взглянул на бумажный пакетик с порошком и кивнул.
— Хорошо, я выпью перед сном.
— Нет, примите сейчас, — возразил доктор Итимура. — Я принесу воды, а вы пока разложите постель. Я решительно настаиваю, чтобы вы как следует выспались, и не уйду отсюда, пока вы не уляжетесь. Завтра я договорюсь в городской больнице, чтобы вам провели всестороннее обследование.
— У меня столько важных дел… — запротестовал священник.
— Нет ничего важнее здоровья, — отрезал доктор. — Не желаю слушать никаких отговорок. Или вы предпочитаете, чтобы моя жена с вами поговорила?
Последний аргумент подействовал лучше всего.
— Хорошо, день уже почти кончился, — вздохнул толстяк. — Пожалуй, можно и поспать.
— Вот и замечательно, Тэйсин-сан, — улыбнулся доктор. — Завтра вы непременно почувствуете себя лучше и прямо с утра займетесь делами.
Кэнсё озабоченно потер руки над жаровней.
— Должно же быть какое-то объяснение… — Он задумался. — Если кимоно еще в корзине, проверьте его. Может быть, запах вам все-таки почудился.
— Тэйсин-сан прошлой ночью тоже видел что-то странное, — нахмурилась Мисако. — Он рассказывал мне после похорон. Говорит, проснулся совершенно разбитый. Кстати, вы заметили, как он изменился сегодня?
— Он всю ночь провел в главном зале у алтаря. Там кому угодно привиделось бы странное, особенно после такого потрясения.
Мисако еще больше помрачнела.
— Значит, вы считаете, что я преувеличиваю?
Кэнсё с радостью предложил бы какое-нибудь объяснение, чтобы успокоить ее, но и в самом деле ничего не понимал. Он вздохнул.
— Могу лишь повторить, что я всего лишь любитель и мало разбираюсь в подобных вещах. Мне приходилось, конечно, читать о бестелесных перемещениях, но…
— Бестелесных? — удивленно переспросила Мисако. — Это как?
— Ну, то есть когда душа покидает тело и путешествует по разным местам, — объяснил монах. — По-моему, у вас как раз такой случай.
— Неужели это возможно?
— Некоторые верят, — Кэнсё пожал плечами, — но мне, честно говоря, такая идея кажется слишком невероятной. — Достав из рукава салфетку, он вытер лоб. — Скорее можно предположить, что вы невольно уловили вибрации, которые излучал Тэйсин-сан, когда боролся со сном. Вы спали, но ваша антенна была настроена на храм, отсюда и сон.
— Но как же запах? — Мисако никак не могла успокоиться. — Ведь я его чувствовала, честное слово!
Монах прикрыл глаза рукой, погрузившись в размышления.
— Даже если ваша энергия или душа, как ни называй, летала прошлой ночью к алтарю, то тело ведь все равно оставалось в постели, и кимоно вместе с ним. Откуда тогда запах?
Мисако подавленно кивнула, всматриваясь в горящие угольки.
— А сны могут передаваться от одного человека к другому? Например, вчера я видела, как тень дедушки входит в тело его преемника, а сегодня Тэйсин-сан сказал, что во сне переживал эпизоды из прошлого, и не только своего.