Хризантема
Шрифт:
— В чем дело, мама, скажите наконец!
Свекровь взглянула на нее и снова разрыдалась.
— Мисако, знай, что бы ни случилось, я на твоей стороне… Мы с тобой не всегда ладили, это правда, но я не хочу, чтобы ты покинула наш дом. Ты была мне хорошей дочерью… — Она дрожала как в лихорадке, размазывая слезы по лицу, слова едва можно было разобрать. — Не позволяй ему! — воскликнула она, хватая Мисако за рукав и притягивая к себе. — Слышишь? Не позволяй себя выгнать! Бейся до конца!
— Кто меня хочет выгнать? — Мисако вытаращила глаза. — Почему? О чем вы говорите?
— Хидео! Он хочет развестись с тобой
Мисако застыла пораженная, словно превратившись в каменную статую. После долгого молчания она наконец заговорила:
— Развестись? Выгнать меня из дома? И когда он собирался мне об этом сказать?
Свекровь посмотрела на нее взглядом загнанного зверя.
— Сразу как вернешься из Ниигаты. Наверное, сегодня вечером.
Мисако прищурилась, глаза ее сверкнули ледяным пламенем.
— Почему же тогда вы со мной говорите? Хидео попросил?
— Нет! Нет! Я сама, сама решила… чтобы помочь тебе, подготовить. Я на твоей стороне… Если мы будем вместе, он забудет об этой шлюхе! Так сказала моя сестра…
— Ваша сестра тоже знает?!
Мисако развернулась и бросилась вон из комнаты. Сбежав по ступенькам, она подобрала чемодан и выскочила на улицу, хлопнув дверью.
Услышав отчаянное звяканье колокольчика, матушка Имаи поспешно выбралась из постели и побежала за невесткой.
— Мисако! Мисако, куда ты, постой!
Звон колокольчика затих. Она тяжело опустилась на ступеньку и откинула со лба спутанные волосы. Потом обхватила голову руками и снова зарыдала.
— Хидео… Он убьет меня. Убьет.
В приступе слепой ярости Мисако вылетела из дома и бросилась бежать. Все вокруг приобрело кровавый оттенок. Красные дети шли мимо из школы, красные домохозяйки в красных передниках стояли у дверей лавки с красными корзинками в руках, с удивлением наблюдая, как молодая женщина с перекошенным лицом несется по улице с чемоданом.
Она даже не думала о том, куда идет и что собирается делать. Главное — оказаться подальше от проклятого дома Имаи. На оживленном перекрестке она остановилась, ожидая, пока красный цвет переключится на другой, тоже красный. Голова кружилась, сердце колотилось в груди. Переходить или нет? Из-за угла вывернуло красное такси, и Мисако, повинуясь внезапному порыву, остановила его.
— Вокзал Уэно, пожалуйста.
Слова вылетели сами собой. Всякий раз, выйдя из дома с чемоданом, она ехала до Уэно и садилась на поезд до Ниигаты. Мисако забилась в угол на заднем сиденье и зажмурилась, чувствуя облегчение оттого, что машина увозила ее еще дальше от дома. В голове стучало, но все тише и реже. Когда она открыла глаза, красный цвет вокруг уже сменился на бледно-розовый. В зеркальце над ветровым стеклом появились глаза таксиста.
— Госпожа, вам плохо?
— Нет, спасибо. Минутная слабость, но все уже прошло. Спасибо.
Достав из сумочки платок, она вытерла лицо и шею. Такси мчалось по знакомым оживленным улицам, розовый цвет уступал место обычному серому. Люди, здания, машины, у каждого свои дела, никому нет дела до одинокой женщины с синим чемоданом. Зачем она снова едет на вокзал, только что вернувшись из Ниигаты? Возвращение ничего не изменит.
Такси остановилось на красный свет. Впереди, за перекрестком, маячила вывеска кинотеатра с большим изображением Тосиро Мифунэ в самурайских доспехах.
— Я выйду здесь, — быстро проговорила Мисако.
— Здесь? Вы же сказали, на вокзал… — удивился водитель.
Светофор переключился на зеленый.
— Я передумала. Пожалуйста, выпустите меня.
Машина сзади недовольно засигналила. Таксист, чертыхаясь вполголоса, выключил счетчик и отпер дверь. Сунув ему в руку тысячеиеновую бумажку, вдвое больше причитавшегося, Мисако выскочила наружу.
Билетер, подозрительно взглянув на чемодан, сообщил, что фильм давно уже начался. Она нашла место в последнем ряду и вскоре погрузилась в мир средневековой Японии, где доблестные воины отражали атаки бандитов на бедную деревню. Сверкали мечи, и справедливость торжествовала, что вселяло надежду. Мисако осталась и посмотрела фильм еще раз с самого сначала.
Потом она сидела в лавочке на углу и ела горячую лапшу, вспоминая почему-то про бамбук. В фильме деревенские детишки прятались в бамбуковой роще. Это растение способно противостоять природным катаклизмам, потому что гнется, но не ломается. Убежать от землетрясения невозможно… Свекровь по своему обыкновению принимает все слишком близко к сердцу, а может быть, и преувеличивает. Пожалуй, стоит вернуться и спокойно выслушать, что скажет Хидео.
Дом встретил Мисако привычным бормотанием телевизора. Госпожа Имаи вышла встретить невестку, но вид у нее был совершенно убитый. Мисако извинилась за свое бегство.
— Я была в шоке, — объяснила она. — Вы тут ни при чем, я понимаю. Обсудим все потом, когда я поговорю с Хидео.
Свекровь вернулась к телешоу, а Мисако приняла ванну и поднялась к себе в спальню. Хидео еще не пришел. На часах было половина десятого.
Вернулся он уже после одиннадцати. Мисако слышала шаги на лестнице, непривычно тихие. По крайней мере, не напился. Открыв дверь, Хидео увидел жену, сидящую на коленях в ночном кимоно перед туалетным столиком. Постели были разложены рядом, почти вплотную друг к другу. Он удивленно поднял брови. Жена продолжала спокойно расчесываться. «Я пришел», — пробормотал он, не зная, что сказать. Голос прозвучал неуверенно и жалко. Мисако лишь слегка качнула головой в ответ.
«Спокойно, спокойно», — повторяла она сама себе в такт размеренным движениям гребня.
Не готовый к такому приему, Хидео повернулся к стенному шкафу и начал медленно раздеваться, лихорадочно обдумывая, как быть дальше. Промолчать он не мог: сегодня нужно было завести речь о разводе, Фумико взяла с него слово. Судя по постелям, жена оставляла ему шанс на примирение. Достаточно извиниться, и она, возможно, все простит. Соблазн ухватиться за эту соломинку был силен, ему не хотелось причинять Мисако лишнюю боль. Может, все еще уладится, говорил он себе, развязывая галстук, надо только взять правильный тон. Сняв пиджак, он шагнул к жене, но в этот момент что-то выпало у него из кармана и покатилось по полу. Она обернулась на звук… Хидео узнал губную помаду Фумико, но Мисако оказалась проворнее его. Лицо ее налилось краской. Фумико, вот стерва, черт бы ее побрал! — подумал он.