Хромовые сапоги
Шрифт:
– Ну, как вы мальчики? – спросила хозяйка нас и посмотрела на меня, как мне показалось пронизывающим взглядом.
– Нормально! – взял разговор под свой контроль Строгин. – Вот направили опять в Андреево Поле, правда теперь только вдвоем.
– Как учеба? – Елена Кузьминична продолжала сверлить меня взглядом.
– Да все нормально! Сессию сдали, перешли на четвертый курс. Приедем со стажировки, а там и выпуск не за горами!
–
– Да как их найдешь! – присвистнул Женька. – Мало кто хочет ехать в дальние гарнизоны! Всем им подавай обеспеченных, квартиры в больших городах, зарплаты высокие, в этом, правда, мы не обделены, но вот с местом жительства проблемы…
– А мне кажется вы ошибаетесь. Есть, есть еще такие преданные и любящие декабристки! – не соглашается с ним и, как будто со мной, женщина, мать девушки, которую, я опять остро чувствую, что все сильнее и сильнее, продолжаю любить.
Мы пьем чай на маленькой кухоньке, а хозяйка угощает нас еще и яблочным вареньем с печеньем фабрики «рот-фронт». Я сижу как на иголках и мне очень хочется спросить ее о Наташе. Расспросить говорила ли ей она, что произошло между нами и хочет ли она помириться со мной. Возможно самому рассказать о своих чувствах, хотя бы матери моей любимой девушки. Она меня поймет, я уверен в этом, она помирит нас. Ей это ничего не стоит, только взглянуть на дочь, и та ее послушается, сто процентов. Но сидящий рядом Женька стесняет меня, я не хочу выглядеть в его глазах тряпкой, а еще больше не хочу, чтоб он потом рассказал об этом всей роте. Поэтому мы пьем чай и говорим о всяких пустяках, вернее говорит Строгин, а мы только слушаем, хотя я чувствую, что нам есть что сказать друг другу, мне и матери Наташи. Елена Кузьминична смотрит на меня и ее черные глаза проникают глубоко в меня.
– Спасибо за варенье, теть Лена! – Женька встает, когда его вторая чашка пуста и смотрит на меня, одним взглядом говоря мне, что нам пора.
– Уже уходите! – женщина обреченно всплескивает руками. – может останетесь еще на чуть-чуть?
– Нет, нам на КП еще ехать. Машина будет нас ждать через двадцать минут.
– Ну вы же будете к нам заходить? – она опять пронзает меня своим странным взглядом, и я не могу понять то ли она этого хочет, то ли наоборот, видеть нас больше не желает.
– Конечно! Да вот хотя бы завтра! Завтра суббота и мы можем зайти.
– Очень хорошо! Буду вас ждать! Только обязательно приходите! – Елена Кузьминична провожает нас до двери. Она целует нас по очереди в щеку, сначала Женьку, потом меня. Когда ее губы прикасаются к моей щеке я слышу ее шепот. – Приходи, лучше даже если один…
Наконец, ритуал прощания закончен, и мы оказываемся на свежем довольно холодном воздухе. Я смотрю внимательно на своего товарища, пытаясь понять услышал ли он слова Елены Кузьминичны. Нет он ничего не слышал, убеждаюсь я. Когда мы отходим от дома на несколько десятков метров и направляемся к деревянному мостку, Женька останавливается, достает сигарету и закуривает.
– Зря я сказал, что мы можем завтра зайти. Надо было сказать ей, что мы останемся на КП. Я забыл о том, что на завтра договорился с библиотекаршей из дома офицеров, - говорит он и сплевывает в речку.
–
Однако на следующий день ни я ни Женька так к ней и не зашли. Нас запряг начальник штаба на субботник. Полк ожидал комиссию из корпуса и весь личный состав наводил порядок на своих рабочих местах. Бойцы красили цементом бордюры во всем военном городке, стволы деревьев подкрашивали известкой, в казармах натирали полы и медные краники, а мы с офицерами боевого управления контролировали работу на командном пункте. Небольшой личный состав, состоящий из трех бойцов: планшетиста, писаря и фотомастера, мел и вымывал бетонные полы, менял белье на кроватях в комнате отдыха и драил столовую. Сидя в курилке и греясь под лучами засыпающего осеннего солнышка мы слушали профессиональную болтовню офицеров, еще вчера таких же, как и мы курсантов. Они травили случаи из своих учебных наведений, смеялись над летчиками и хвалились своими успешными наведениями истребителей на учебные цели.
Я слушал их, но думал о своем. Я ждал. Я ждал разговора с Еленой Кузьминичной, я ждал возможного приезда Наташи, я ждал обязательного примирения с ней. Порой меня посещала шальная мысль смотаться в Калинин. Выехать эдак в пятницу и вернуться к понедельнику. За выходные меня вряд ли кто хватится, а Женька меня если что прикроет. Но пока я эту мысль отгонял.
Мы закончили субботник только к вечеру. Ужин нам привезли на КП и весь офицерский состав собрался в небольшой столовой. Дежурная смена отужинала по летной норме, а мы вместе с начальником штаба удовлетворились технической.
– Так! Курсанты вы остаетесь или едите в гарнизон? – спросил после приема пищи наш на время стажировки прямой командир.
– В гарнизон!
– Тогда в машину! Оперативному держать меня в курсе. Сообщать мне все, что известно о комиссии!
– Есть, товарищ подполковник! – по сыновне и в то же время учтиво ответил капитан Чемоданов.
Мы оставили оперативного и дежурного штурмана на КП, и во главе с начальником штаба, который уселся вместе с Атреповым, нашим начальником КП в кабине, сели в крытый брезентом кузов на боковые деревянные лавки. Видимо всю жизнь мне предстоит ездить с таким комфортом! ГАЗ ревет и, качаясь из стороны в сторону, выезжает на проселок. У нас в кузове теснота, столько народу «оперативная» возила только во времена учений, когда объявлялась боевая тревога и все штурмана со свободными оперативными отправлялись к своим рабочим местам, для выполнения своего основного предназначения – наведения истребителей полка на вражеские цели.
В маленькое окошко, что позади кабины видно, как Алексей сидит прямо, словно проглотил кол, его тощая фигура напряжена от почтения к рядом сидящему начальнику, он перебрасывается какими-то словечками с начальником штаба и мне кажется, что они такие же прямые и почтительные. Вся эта картина вызывает легкую иронию у всех, но больше всего у Сергея – молодого лейтенанта этого года выпуска, он смотрит в окошко и тихонько посмеивается над Атреповым. В авиационных полках нет строгого чинопочитания и солдафонства, здесь все равны и все требуют к себе уважения невзирая на возраст. Каждый может быть подвергнут насмешкам, независимо от чина и должности. Для обид в авиаполках нет места.