Хроника гнусных времен
Шрифт:
— Господи, почему ты в джинсах?
— А что, я должен семьсот километров ехать в смокинге?
— Ты что? Сердишься?
— Нет, — сказал он, приподнял ее за бока и еще раз поцеловал. Зеленые глаза, которые она не закрыла, были совсем близко. — Я что-то волнуюсь, — прошептал он ей на ухо.
— Тебе есть во что переодеться? Светка, не кури тут, иди на террасу! Ты знаешь, Соня продала ожерелье.
— Неужели?
— Ну да. Она сказала, что продаст его первому, кто захочет купить, и не стала торговаться.
— Она просто дура, — сказала Света громко, — это ужасно, так продешевить! Ей говорили, что оно стоит около ста, а она продала за шестьдесят. Ну? Не дура?
— Светка, замолчи! Кирилл, иди переодевайся! Ты уже давно должен уехать! Где твой костюм?
— В машине. Насть, — сказал он быстро, — мне сначала нужно увидеть Соню. Можно? Или она стоит голая посреди комнаты?
— Зачем сейчас? Господи, ты ее только расстроишь! Мама, подожди, я тебя сама накрашу. Зося Вацлавна, свечи нашли? Кирилл, иди за костюмом. Мы сейчас опоздаем!
— Настя.
Она замолчала на полуслове и уставилась на него.
— Пошли, — велел он и потянул ее к лестнице, — мне нужно поговорить с Соней. Давай-давай. Пошли.
— Слушай, — засмеялась она, — я понимаю, почему твой бизнес процветает. Отвязаться от тебя невозможно.
— Ты очень красивая, — шепнул он, когда они поднялись по лестнице и оказались как бы над эпицентром тайфуна, — я не ожидал, что ты окажешься такой красивой.
— Это что? — спросила она подозрительно. — Комплимент?
На ней было узкое нежно-зеленое платье до пола. Кирилл ничего не понимал в женских платьях, но это было самое выдающееся из всех, что он когда-нибудь видел. И жемчуг на стройной шее был на удивление кстати, и волосы подняты вверх и заколоты как-то необыкновенно, и глаза были как у лесной колдуньи — огромные, зеленые, страшные.
— Что мне делать? — спросил Кирилл жалобно. — Как жить?
Она засмеялась и поцеловала его.
— Хорошо, что я еще губы не накрасила. И не приставай ко мне, я и так нервничаю! — Она стряхнула его руку со своей голой спины и открыла дверь. — Соня, Кирилл приехал! Я его привела. Девочки, здесь все одеты?
— Она меня привела! — пробормотал Кирилл и шагнул в Настину комнату.
Окна были распахнуты, и ветер шевелил лимонные шторы, и везде были цветы, даже на полу за диваном стояла пузатая ваза. На кровати под цветастым пологом валялись какие-то коробки, ленты, свертки в бантах и сверкающей подарочной бумаге. Две незнакомые девицы щебетали у туалетного столика, на котором среди флаконов и тюбиков почему-то оказались туфли — солнце переливалось в пряжках.
Соня неподвижно стояла перед зеркалом и обернулась, когда он вошел.
— Кирилл!
Девицы замолчали. Взметнулись белоснежные пышные юбки, пролетел шлейф, открывая остроносые туфли и белые чулки, задрожал локон, искусно выложенный парикмахером вдоль длинной шеи, и Соня кинулась к
— Как хорошо, что ты приехал!
— Конечно, приехал. Еще бы я не приехал!
— Я же тебе говорила, не надо ее расстраивать, — сказала Настя позади него и шмыгнула носом, — но тебя разве остановишь!
— Сонечка, я привез тебе цветы, — быстро проговорил Кирилл, — я тебя поздравляю. Я так… рад за тебя!
Он оглянулся на Настю, но она не стала ему помогать.
— И я рада, — сказала Соня, оторвалась от него и посмотрела ему в лицо.
Глаза у нее сияли, зубы блестели, кожа была розовой и свежей. Шея у нее неожиданно оказалась длинной, и талия нашлась, и грудь в вырезе белого платья.
— Я хотел тебе сказать… — начал он, снова оглянулся на Настю и замолчал.
— Мы пойдем вниз! — объявила догадливая Настя, — девчонки, пойдемте вниз. Кирилл, нам уезжать скоро, ты не забыл? Ты же еще без костюма!
— Зато мне не надо делать макияж, — пробормотал он.
Ему хотелось, чтобы все побыстрее закончилось. Девицы проследовали к выходу, и у самой двери он поймал Настю за хвост платья и втянул обратно.
— Ты что?
Он вздохнул и захлопнул дверь.
— Я хочу кое-что тебе подарить, — быстро сказал он Соне и полез в портфель, — прямо сейчас, пока ты еще не вышла замуж.
Соня переглянулась с Настей, и Настя переступила ногами и вытянула шею, чтобы посмотреть, что он собирается дарить. Даже по ее носу было видно, как ей любопытно.
Он выудил из портфеля квадратную плоскую коробку. Очень простую бархатную коробку.
— Вот, — сказал он и сунул коробку Соне в руки, — это тебе. Может, ты наденешь?
Соня еще раз взглянула на Настю, потом на Кирилла и осторожно и неумело открыла крышку.
— Господи, — прошептала Настя, — ты ненормальный.
Двадцать один сапфир, двадцать один бриллиант, старая голландская работа. Середина девятнадцатого века, если он правильно запомнил.
«Все, все, — дружелюбно прокаркал Франц Иосифович, когда он забирал ожерелье, — все почистили, все привели в порядок. Барышня будет рада. Такая милая, такая несчастная барышня. Свадьба, да. Теперь это счастливая барышня. Верно, Михаил Эрастович?»
— Кирилл, — не отрывая взгляда от ожерелья, едва выговорила Соня, — откуда оно… у тебя?
— Я его купил, — ответил Кирилл, — у двух стариков-ювелиров. Они пьют кофе, когда стреляет пушка. Знаешь таких?
— Как — купил?
— Так. Купил.
Чья-то слезища капнула на синий бархат, Кирилл не разобрал чья, Настина или Сонина.
Они обе молчали, и он решил, что нужно спасать положение.
— Я хочу, чтобы оно было у тебя, Соня. Ты его заслужила. Черт возьми, ты заслужила все на свете! Только не рыдай, а то вся красота пропадет зря. И не отказывайся. Я не возьму.