Хроника гнусных времен
Шрифт:
Почему?!
Он вышел в коридор и остановился посредине, сунув руки в карманы. Это была старая привычка, с которой он боролся. Он всегда засовывал руки в карманы, когда был не уверен в себе или чего-то боялся. Однажды математичка записала в дневнике: «Разговаривал с учителем, держа руки в карманах», и отец потом проводил с ним беседу о правильном поведении в обществе. Наверное, он еще где-то лежит, этот дневник.
Вот идиотизм.
Внезапно свинцовый шар в голове вспыхнул и разлетелся на мелкие кусочки, освобождая
Да. Да, конечно.
Сто лет назад нужно было посмотреть этот проклятый дневник! Как он мог забыть.
Он ворвался в кабинет, захлопнул за собой дверь и стал бешено рыться в ящиках стола. Настя не могла его выбросить. Не могла.
«Бабушка всю жизнь вела дневник, — вспомнилось ему. — Обыкновенные школьные тетрадочки. По одной на каждый месяц. А потом она их сжигала в камине».
Ему попадались какие-то бумаги, он быстро взглядывал и швырял их на пол. Все это было не то, не то!..
Он увидел дневник, как водится, в самую последнюю очередь. И прямо на полу стал его листать, чуть не разрывая страницы.
Очень быстро он нашел все, что ему требовалось, и даже завыл от злости — так все оказалось просто.
Как просто! А он не мог сообразить такой простой вещи!
Почему он не купил Насте мобильный телефон?! Он позвонил бы и сказал ей, что наконец-то он все понял.
Нет, нужно успокоиться.
Все вдруг стало на свои места, и ему было странно, что он не смог разглядеть этого с самого начала.
Он сунул тетрадочку в задний карман брюк и еще полез в нижнее отделение книжного шкафа за альбомами с фотографиями. Он просмотрел их один за другим, и они, как миленькие, подтвердили то, о чем он подозревал и никак не мог окончательно увериться.
Кирилл посидел на полу, среди разбросанных бумаг, поднялся и пошел к себе, прихватив один из альбомов.
Половицы поскрипывали, дом вздыхал, и Кирилл теперь точно знал, о чем он вздыхает.
— Так, — сказал Кирилл, — будем объясняться в соответствии с классикой жанра.
Семья сидела на террасе, на столе сверкали синие чашки, и новый чайник, купленный Ниной Павловной в городе, был водружен в самый центр. Кирилл посмотрел на них, таких серьезных и печальных, и ему стало не по себе. Он никогда не делал ничего похожего на то, что собирался сделать сейчас.
Он даже стал так, чтобы быть далеко от Насти, чтобы она не мешала ему, и переложил лежавшую перед ним на столе газету «Коммерсант».
— Муся, наливайте чай, — скомандовал он.
— Хватит тянуть, Кирилл, — сказала Нина Павловна устало, — у нас и так очень тяжелый день. С Сережкой непонятно что, надо ждать результатов, мы совсем измучились!..
— А ты еще сказал, что мама не сама умерла, а что ее… — добавил Дмитрий Павлович. — Это как понимать?
— Да, — Кирилл посмотрел на него, — ее убили. Только сначала я должен рассказать про другое. Так сказать,
— Господи, кто это у нас там? — вдруг удивилась Юлия Витальевна, и все как по команде повернулись и посмотрели в сад. Света вытянула шею, забыв про то, что собиралась прикурить сигарету, и Владик приподнялся со стула.
По газону бежала огромная черная собачища. Бежала не торопясь, бесшумно и как-то по-хозяйски.
— Пошел вон! — крикнула Нина Павловна. — Чей это такой?
Что-то звонко упало на пол, упало и разбилось, и все снова оглянулись.
— Оставь, Соня, — сказал Кирилл, — наплевать. Потом уберем.
Соня торопливо складывала один в другой осколки синей чашки, и руки у нее тряслись.
— Здрасти, — раздалось с крыльца, — я пришел. Может, все-таки подмогнуть надо?
— Нет, — сказал Кирилл, — помогать не надо. Это хорошо, что ты пришел. Садись.
— Кто это? — спросила Нина Павловна и посмотрела на Кирилла.
— Меня Гришей зовут. Я пришел… к Соне.
Владик вдруг проворно вскочил с кресла, опрокинул его на Гришу и суетливо побежал. Кирилл поймал его за шиворот, и он взвизгнул.
— Стоп. Никто никуда не бежит. Сядь. — Он толкнул Владика к стулу, с которого вскочила Настя, но не отпустил, продолжал придерживать за шиворот. — Сядь, я сказал.
Стало так тихо, что было слышно, как дышит на крыльце черная собачища.
— Я… умираю, — прохрипела тетя Александра и стала валиться на бок. Никто не шевельнулся, и она перестала валиться.
— Это Гриша, — сказал Кирилл и повернул Владика так, чтобы он оказался лицом к Грише, — ты его видел. Правда?
— Кирилл, что происходит? — строго спросила Юлия Витальевна.
Гриша осторожно вернул кресло на место и сел, напряженно вытянув левую ногу. Он смотрел только на Соню, которая держала в руках осколки синей чашки, и у него было странное лицо.
— Это тот самый уголовник, в которого три года назад влюбилась Соня и тем самым опозорила всю семью, — сказал Кирилл негромко. — Познакомьтесь.
— Я — уголовник? — пробормотал Гриша и, оторвавшись от Сони, посмотрел на Кирилла.
— Ты.
— Только этого нам не хватало, — пробормотала Нина Павловна, — уголовника привел!
— Успокойтесь, — сказал Кирилл, — он такой же уголовник, как вы, Нина Павловна.
— Что? — спросила Соня. Осколки мелко тряслись у нее в руках, издавали отвратительный стеклянный звук. — Что ты сказал, Кирилл?
— Он такой же уголовник, как мы, — морщась, повторил Кирилл, — все это было выдумкой от начала до конца. Нет никакой «Милицейской газеты». Не было никакого портрета. Никто не печатал его фотографию в разделе «Особо опасные преступники». Ты… успокойся, Сонечка. — В первый раз он назвал Соню Сонечкой. — Я знаю, что глупо это говорить, но ты все-таки успокойся. Юлия Витальевна, у вас есть валокордин, что ли?