Хроника лишних веков (рукопись)
Шрифт:
В первые мгновения Аттила пропал за пределами моего взора, но вот появился, ко мне спиной, и шагнул к центру шатрового круга.
На противной стороне содрогнулась мерцавшая золотым узором материя, и, взметнув встречный полог, в свет явился другой человек.
Он был широк в плечах, в пурпурной тоге… лицо я разглядел почему-то не сразу.
— Брат мой Аэций! — ясной, звенящей латынью возгласил Аттила.
— Брат мой Аттила… — тише, чуть грустно, чуть устало, но тоже не притворно ответил тот, кого называли «последним
Они двинулись друг навстречу другу величественно, в обход столика и тюфяков. И — обнялись как двое единственно равных друг к другу в этом гибнущем мире, двое последних титанов в мире мелких людишек и страстей. Последний защитник первого Рима — и Разоритель Европы, Бич Божий, Аттила.
Аэций, на полголовы выше, достойно склонился — и головы титанов учтиво соприкоснулись висками.
О, они помнили друг о друге, скучали друг о друге — чаяли этой священной встречи. Они стояли долго, замерев великолепным языческим монументом, римлянин и варвар, друзья и враги…. Четыре с половиной века с того дня, как сошёл на землю Сын Божий, пронеслись мимо них, не поколебав, и они стояли крепко на тверди, два великолепных, мудрых ящера… Они любили друг друга, ибо в самые последние дни их титанического Палеозоя им предстояло потрясти мир, смыть невидимыми мистическими волнами неизвестные миры будущего, сотворив на просторе виноградных, шампанских полей Франции последнюю и величайшую битву народов мира языческого.
Глядя Аттиле в спину, я хорошо разглядел на ней руку Аэция, нагую по локоть: широкая кость и бледный рыхло-увядающий рельеф мышц… рыжевато-серая накипь волосков… мясистая мраморная кисть… большие, ломаные ревматизмом пальцы, на мизинце — перстень с матово-красным глазом…
— Хорошая встреча, — услышал я голос Аттилы.
— Хорошая встреча, — отвечал Аэций. — Мы долго не виделись…
— Семь лет.
— Священный срок, — улыбнулся Аэций и, бросив исподлобья взгляд в мою сторону, сказал что-то тихо, коротко, по-гуннски.
Титаны расступились, и Аттила, не оборачиваясь, сделал подзывающий жест.
— Брат мой Аэций, я давно хотел показать его тебе. Он скажет и тебе такое, от чего дрогнет сердце. Не сомневаюсь.
Так был объявлен мой номер, и мне осталось лишь выступить из-за кулис… Давненько я не говаривал на латыни, Демарат избегал её…
Я сделал лишь один шаг. В тот же миг на свету возник ещё один персонаж — в долгой, почти до колен, кольчуге и яйцевидном шлеме — вероятно, личный охранник Аэция. Аттила не стал замечать его.
— Подойди, Николаос, — дружески, с намёком, велел он мне.
Я повиновался. Аэций смотрел на меня с величественным недоверием. Вот каким я увидел его в эти мгновения в свете Гермесова факела: большая бледная голова, немного угловатая… круглые, серые глаза, слегка студенистые, как у всех властных стариков… да, он был почти старик, костистый и мощный, с гладкой и бескровной патрицианской кожей… В
— Каков? Что скажешь? — с гордостью, не понятой мною в тот миг, сказал Аттила.
— Это он? Тот самый гипербореец? Посланник богов? — В тоне Аэция было много разного: скепсис, некий намёк на неуместность экспоната… наконец, почтение к его владельцу. — Мне рассказывали.
— Слышишь, гипербореец? — подмигнул мне Аттила. — Молва идёт. Пользуйся… Брат мой Аэций, согласись, в этом есть доля правды.
— Да… Он не похож ни на кого, — согласно, но без любопытства кивнул Аэций.
— Он верно предсказал место и час нашей встречи. Ещё два года назад.
Аэций чуть нахмурил брови и перевёл взгляд с меня на Аттилу.
— И к тому же он испепелил в одно мгновение двух моих воинов, — с той необыкновенной гордостью добавил мне веса Аттила. — От них ничего не осталось. Кроме зубов. Проверь, брат мой. Подобного фокуса ты ещё не видел. Ручаюсь.
Аэций глянул на своего телохранителя, и у меня хлюпнуло в коленках.
— Осмелюсь… — просипел я. — Этого не стоит делать здесь, сейчас. Может загореться шатёр.
— И это верно, — на моё счастье, сразу согласился Аттила. — От него и такое случалось.
— У меня слишком мало своих людей в этом захолустье, — усмехнувшись, сказал Аэций. — Брат мой, скажи по-братски, к чему он здесь? Темноты осталось ненадолго, и у нас есть о чем поговорить.
— Брат мой Аэций, неужели ты не прозрел, зачем он послан к нам, ко мне и к тебе? — удивился Аттила.
Полагаю, у меня с Аэцием возникло одинаковое выражение на лицах.
Аэций помолчал и неторопливым тяжелым жестом пригласил рассаживаться. Я, наконец, догадался, кто гость в этом шатре, а кто хозяин. Мы опустились на тюфяки. Между нами возник кувшин подогретого, с парком, вина, сладости, похожие на рахат-лукум… Аэций протянул большую руку и разлил сам — Аттиле, себе и напоследок гиперборейцу.
— Брат мой Аэций, — глубоко и довольно вздохнул Аттила. — Твоим коням и тебе — сила!
Аэций отхлебнул первым.
— Лёгкое вино, — оценил Аттила и спросил: — Чьё?
— Моё. С моих галльских виноградников, — ответил Аэций.
— Эта земля нашей встречи ещё не твоя? — поинтересовался Аттила.
— Вожак готов, Теодорих, запросил дорого.
— О нём речь впереди…
Аэций не стал кивать — опустил на миг веки.
— Брат Аттила, у тебя появилась цель удивить меня? — без недоумения, вкрадчиво вопросил он.
— Какие у нас цели?! — словно бы изумился царь гуннов. — Цели над нами, а здесь, внизу, — только средства к их достижению. Это твои слова… Ты говорил их пятнадцать лет назад, в Бургундии. Так умно говорят только римляне. А эллины — еще умнее… Я помню. А ты, брат?