Хроника обыкновенного следствия
Шрифт:
Ибо мы постоянно возвращаемся к одному тому же. Издевательства, пытки -это бывает. Ужасно, но не так уж редко. Но почему банки? Почему бы их не припрятать получше? В этой театральной постановке кроется тайна. Она частично рассеялась, но я по-прёжнему не знаю, почему совершил убийство он.
Со вчерашнего вечера, с прошедшей ночи мне кое-что открылось. Даже психически здоровый человек может убить без особых причин, просто и объяснимо. Я стал посвященным. УБИТЬ НЕ ТРУДНО. Мы с обвиняемым разделяем тайное знание. Хотя он и не знает этого, но частично стал моим сообщником.
– Вы должны были
Мой вопрос приводит его в легкое замешательство.
– Скажем так, обработка, которой я её подверг, соответствует моему разочарованию.
Опять стена. Он больше ничего не скажет.
– Вижу необходимость прибегнуть к тщательному обыску вашего жилища, – заявляю я.
Его замешательство еще больше, чем от предыдущего вопроса.
– Вы всё перевернете вверх дном! К тому же это вам ничего не даст! Что вы собираетесь найти? Орудие преступления? Доказательства тому, что я сделал? Напоминаю, я вам все сказал, предоставил все доказательства. Что вам может дать обыск?
– Мне одному предоставлено судить о его своевременности, – холодно произношу я.
Он покорно пожимает плечами.
– В конце концов, если это вас развлекает… Это называется выбрасыванием денег налогоплательщиков в окно.
Впервые он шипит. Он ищет столкновения. Интересно. В какую болевую точку я попал, сам того не ведая? Любопытна эта внезапная интуиция, родившаяся во мне после того, как я совершил убийство. Не могу объяснить причины, по которым я решил провести обыск. Однако покорность обвиняемого меня не обманывает. Похоже на неумелое и запоздалое желание скрыть подлинное беспокойство. Каких открытий в саду или подвале он опасается? Новых трупов? Но разве не он сам сообщил об убийстве других женщин, хотя не удалось найти ни малейшего подтверждения этим преступлениям.
Когда я собираюсь отправиться домой, раздается телефонный звонок. Прокурор Республики просит меня зайти к нему в кабинет.
Он принимает меня без свидетелей и с участием в голосе сообщает, что открыто следствие против X. по поводу подозрительной смерти Электры и что он поручил вести его одному из моих коллег, следователю Брийару.
– Превосходный выбор, – киваю я. – Кроме того, должен заявить, господин прокурор, что ни я, ни моя жена не потерпим никакой снисходительности. Напротив, мое особое положение требует от меня строжайшего подчинения Закону.
– Это делает вам честь, – торжественно подчеркивает прокурор.
Он почти смущен тем, что вызвал меня.
– Я в полном распоряжении господина Брийара, – добавляю я.
– Не сомневаюсь, дорогой, не сомневаюсь. Из достоверных источников знаю, что он пока не собирается предъявлять обвинение. Ваша жена и её, гмм, клиент будут допрошены в качестве свидетелей. И всё до производства вскрытия.
– Понимаю, – говорю я тоном ничего не понимающего человека. – Мое почтение, господин прокурор.
– Насколько я знаю по слухам, – сообщаю я Эмильене по возвращении домой, – тебе обвинения предъявлено не будет. По крайней мере, сейчас.
Она дрожит то ли от ярости, то ли от страха. Не знаю. Со вчерашнего вечера произошли странные изменения и в физическом
– Невероятно, – бормочет она. – Моя лучшая подруга кончает самоубийством, а меня отправляют в тюрьму.
– Ты не в тюрьме, – тихо напоминаю я.
– Что ты хочешь этим сказать?
– Просто я уверен, что ты никак не замешана в смерти Мартины, прости, Электры. Но у меня нет уверенности в твоем так называемом бизнесмене. Я его не знаю.
– Этот так называемый бизнесмен является известным арматором, дарителем произведений искусства музею Гронинген. К тому же он абсолютно честный человек.
– Тем лучше. В этом случае ему не составит никакого труда обелить себя. Но совет свой не снимаю. Даже если он тебя трахал, побыстрее отойди в сторону.
– Даже если ЧТО? – я не узнаю голоса Эмильены в этом вопле.
– Даже если он тебя трахал, – повторяю я. – Я понимаю, что ты считаешь меня дураком, это полное твое право, но будет ошибкой считать таковыми следователя и полицейских. Выслушай меня внимательно. Я даю тебе свой самый лучший совет. Не лги им. Особенно если ты невиновна. Никогда не лги.
– И ты…
– Помолчи. "Да, господин следователь. Я поддерживала внебрачные связи с Ван Штрумпфом. Ну и что? И с Эдуардо, и с прочими. Об этом известно всем. И ничего не значит. Есть женщины, которые улыбаются и обмениваются пожатием рук, а я раздвигаю ножки, это почти так же быстро, а приносит куда больше".
Несмотря на кажущееся спокойствие, я вынужден замолчать, в груди у меня тесно, в висках гудит. Мне надо несколько секунд, чтобы отдышаться. Эмильена не шелохнулась. Она растерянно смотрит на меня, губы её побелели.
– Боже, – наконец шепчет она. – Боже. Электра ничего не придумала. Это была правда. Всё, что она рассказала, было правдой. Теперь я знаю это. И когда думаю…
– Перестань думать об Электре, – прерываю я её почти нормальным голосом. – С Электрой покончено. Подумай о себе. Только о себе.
Я встаю и выхожу из комнаты спокойным шагом, пытаясь совладать с головокружением. Закрыв дверь, я буквально бросаюсь в ванную и наливаю себе горячей воды. Мне надо прийти в себя. Она в шаге, в шажке от истины. Я увлекся, а теперь, считая, что ситуация у меня под контролем, снова оказался в непредсказуемом положении. У Эмильены немало недостатков, но она далеко не идиотка, если не считать заблуждения по поводу меня. Она увидела, вернее, подметила во мне кое-что, чего не знала, о существовании чего даже не подозревала (ничего удивительного, потому что несколько дней назад и я не подозревал об этом кое-чем). Старый парадокс о невероятном и невозможном. В это мгновение попытка задушить и содомизировать Электру не кажется ей столь невероятной. Стоит поэкстраполировать, и можно домыслить остальное.