Хроника Перу
Шрифт:
Когда правитель Куско выходил из города, соблюдался строжайший порядок, пусть бы даже шло триста тысяч человек. Они шли слажено, переходами от одного постоялого двора до другого, где находили необходимое для всех обеспечение, так что всем хватало, и совершенно свободно, и множество оружий и альпаргат и навесов для солдат и женщин и индейцев из обслуги и тех, кто переносит их грузы от одного постоялого двора до другого, где было такое же обеспечение и изобилие продовольствия; и правитель становился на постой, и охрана возле него, а остальные люди размещались вокруг во множестве имевшихся [тут] помещений. И они всегда шли, устраивая танцы и возлияния, развлекая при этом друг друга.
Жителям районов, где они проходили, нельзя было ни отлучаться [куда-либо], ни прекращать привычное снабжение и нужно было лично служить тем, кто шёл на войну, под угрозой наказаний, и немалых. И ни солдаты, ни полководцы, ни дети самих Ингов не смели оказывать им какое-либо плохое обращение, не красть, не оскорблять, не насиловать ни одной женщины, не брать у них ни одного маисового
Если были какие-либо беспорядки или заговоры, или восстания, то начальников и главных зачинщиков приводили в Куско под надёжной охраной, где их помещали в тюрьму, полную хищных зверей: змей, гадюк, тигров, медведей и других тварей; и если кто-то не признавал своей вины, то они говорили, что те змеи не навредят ему, а если он лгал, то они его убьют, - такова у них была чудовищность [в этом вопросе], и они надёжно этого придерживались. И в той жуткой тюрьме за совершенные преступления находилось много людей, время от времени на них поглядывали; и если их судьба была такова, что не был ужален один из них, то их доставали, выражая большое сожаление и позволяли им вернуться в свои земли. И были в этой тюрьме тюремщики, их было достаточно [и] для её охраны, и чтобы заботиться о подаче еды арестованным и пребывавшим там хищным тварям. И определённо, я на славу посмеялся, когда в Куско услышал, что была такая тюрьма, и хотя мне сказали [её] название, я его не помню и потому не привожу [здесь] [242].
ГЛАВА XXIV. О том, как Инги приказывали местным жителям строить упорядоченные селения, разделяя поля там, где по этому вопросу могли бы возникать споры, и о том, как был приказ, чтобы все и повсюду говорили на языке Куско.
В прошлые времена, до того, как Инги стали править, общеизвестно, что у местных жителей этих провинций не было совместных селений, таких как сейчас, а только крепости со своими твердынями, называвшиеся пукары [pucaras [243]], откуда они друг на друга выходили с войнами, и потому они всегда передвигались, соблюдая меры предосторожности и жили, испытывая тревоги и трудности. А когда Инги их подчинили, то им этот порядок показался плохим, равно как и организация селений, потому они приказали им, применяя где лесть, где угрозы, где подарки, чтобы они почли за благо не жить как дикари. Но прежде всего, как люди разумные, разместили бы свои селения на равнинах и на склонах гор, поселившись вместе и по кварталам, как то позволяет расположение края. И вот так индейцы, оставив свои пукары, организовали свои поселения должным образом, как в долинах равнин, так и в горной местности и на плоскогорье Кольяо; а чтобы они не досадовали на поля и поместья, сами Инги им провели разграничения, назначив каждому то, что у него должно быть, и то, где установлены границы, чтобы знали об этом все, кто их видел и [все, кто] после них бы не родился. Об этом ясно говорят сегодня индейцы, и мне об этом сказали в Хаухе, где, сказывают, один из Ингов разделил между одними и другими долины и поля, которыми они и поныне владеют; с тем порядком они и остались, и останутся в будущем. И во многих местах у этих [244], что жили в сьерре, были проложены оросительные каналы, отведённые от рек с большим мастерством и умением тех, кто осуществил это; и все селения, и одни и другие, были наполнены королевскими постоялыми дворами и складами, о чём уже неоднократно говорилось.
И когда они поняли, насколько трудно было бы ходить по столь протяженной стране, когда с каждой лигой и каждым шагом встречалась новая речь, что составляло большое препятствие понимать каждого через толмачей, отдавая предпочтение самым надёжным [людям], они приказали и повелели, под страхом установленных наказаний, чтобы повсюду все жители их империи понимали и знали язык Куско, как они так и их женщины, до такой степени, что ребёнок едва оставлял сосать материнскую грудь, как его уже начинали учить необходимому языку. И хотя поначалу он был сложен и многие склонялись к тому, чтобы не изучать ничего, кроме своих родных языков, короли [Инги] были настолько могущественны, что [всегда] выходило по их замыслу, и они считали за лучшее исполнить их приказ. И воистину, его постигали так [быстро], что за несколько лет уже знали, и употребляли [этот] язык на расстоянии 1200 лиг; и не взирая на использование этого языка, все они говорят на своих, а их столько, что если написать об этом, то не поверят.
И когда бы не вышел из Куско полководец или кто из орехонов, то ли собрать отчёт, то ли осуществить проверку, или в качестве судьи, рассматривающего дела особой категории между провинциями, или осмотреть то, что ему приказали, то он говорил только на языке Куско, и они [местные жители] с ним также. Язык же очень хорош, краток и ясен, и обеспечен большим количеством слов, и столь чёток, что за те немногие дни, когда я к нему обращался, я узнал то, что мне было достаточно, дабы задавать вопросы о многих вещах, где бы я не проходил. Мужчина на этом языке называется [245] –
Я привожу эти слова в этой Хронике, потому что сейчас вижу: в вопросах знания языка, в старину использовавшийся в Испании, путаются, обнаруживая одно вместо иного, а другое вместо ещё чего-то; а раз в предстоящие времена только Богу ведомо, что должно случиться, поэтому, если что-либо затмевает или заставляет забыть столь распространённый язык, среди стольких людей использовавшегося, то [нужно], чтобы не было колебаний в том, какой язык был первым или главным, или откуда он пошёл и то, что [в этом вопросе окажется] наиболее желательным. А потому скажу, что испанцам было достаточно полезным владеть этим языком, ведь они могли с его помощью проходить в любых краях, [хотя] в некоторых из них он уже выходит из употребления.
ГЛАВА XXV. О том, что Инги не были причастны к гнусному греху и другим постыдным поступкам, замеченным у других монархов в мире.
Жителям этого королевства Перу хорошо известно о том, что в некоторых селениях района Пуэрто-Вьехо прибегали к гнусному содомитскому греху – и в других краях также были прегрешения, как и в остальном мире. И примечательна в этом случае великая добродетель этих Ингов, поскольку, будучи такими независимыми правителями, и не нуждавшихся в том, чтобы перед кем-то отчитываться, и не было никого, столь же могущественного среди них, кто бы его [Инку] пленил, и тех, кто только и занимался днями и ночами, что проводил их в сладострастии со своими женами и в других занятиях, [таких было достаточно]; но никогда не говорят и не рассказывают, что кто-либо из них прибегал к вышеупомянутому греху; они скорее даже питали отвращение к тем, кто имел к нему склонность, расценивая их как презренных негодяев, пусть их бы даже восхваляли в подобной гнусности. И не только лично у них не наблюдался этот грех, но они даже не позволяли, что бы в их домах и дворцах проживал тот, о ком известно, что он привычен к этому делу; и даже не смотря на всё это, мне кажется, я слышал, что если им становилось известно о ком-то, кто совершил такой грех, то его карали так, что это послужило бы предостережением и напоминанием всем. И в этом можно не сомневаться, и даже следует думать, что никто из них не допускал такого греха, также как и орехоны, и другие народы; и те, кто писал в основном об индейцах, обычно осуждая их в этом грехе, утверждая, что они все содомиты; они не знали в этом меры, и совершенно ясно, что они обязаны отказаться от написанного, ведь так они хотели осудить столько народов и людей, являющихся куда чище в этом, как о том могу утверждать я. Поскольку, [если] оставить в стороне то, что касается Пуэрто-Вьехо, во всём Перу не были обнаружены эти грешники, всё же, как и в каждом случае и в любом месте есть один или шесть, или восемь, или десять [таких людей], - но они-то тайно предаются грехам; о тех же, кого считают жрецами в храмах, а о них известно, что в праздничные дни с ними постились правители, они не думали, будто они совершали порок и грешили, а [делалось это] только для жертвования и [по причине] обмана дьявола, поэтому такое было в ходу [251]. И даже возможно, что Инги не обращали внимания на такое дело, в храмах совершавшееся, поскольку, если они утаивали что-то, то это было для того, чтобы не стать нелюбимыми и с мыслью, что было достаточно того, чтобы они приказывали повсюду поклоняться Солнцу и большинству своих богов, не вмешиваясь в старинные верования и обычаи, и не запрещая их, ведь это сродни смерти, лишать [верований и обычаев] тех, кто с ними на свет народился.
И мы разузнали, что в старину, до того как Инги правили, во многих провинциях люди были подобно дикарям, и одни выходили войной на других, и поедали друг друга, как это поныне делают в провинции Арма и в других, соседних к ней; а после того как начали править Инги, как люди весьма разумные, имевшие святые и справедливые обычаи и законы, они не только не ели той пищи, как то было среди многих других [в обычае] и [ныне] столь почитаемо, но наоборот, они постановили запретить такой обычай тем, кто к нему обращался, да так, что в короткий срок он был забыт и полностью уничтожен во всём их владении - а оно было столь огромным, - и обычай тот не совершался уже много лет. Ныне же видно, что к этому их привело знаменательное благодеяние Ингов, дабы не подражали они своим отцам в потреблении той пищи.
По вопросу о жертвоприношениях: людей и детей одни и другие заявляют, - и возможно, какой-нибудь писака из тех, кто поспешно берётся за это дело, именно так и напишет, – что они убивают, в дни их празднеств, больше тысячи детей и большое количество индейцев; это и другие вещи – утверждение, возведенное [в качестве клеветы] испанцами на этих индейцев, желая этими делами, о которых мы рассказываем, прикрыть наши крупные промахи и оправдать жестокое обращение, какое им от нас досталось. Я не скажу, что они не приносили жертв и что они не убивали людей и детей в стольких жертвоприношениях, но это было не то, о чём говориться, и не в больших количествах. Животных [как диких, так] и из их стад жертвовали много, но человеческих созданий меньше того, чем я думал, но достаточно, о чем я расскажу в своём месте.