Хроника пикирующего аппаратчика

Макаров Алексей

Едем сейчас с лабораторным столом этим и стульями в кузове трактора, и думаю я о Фариде. Удобно она меня крайним оставляет. Если она хоть на секунду подумает, что виноват в алкоголизме её мужа не я, а он сам, то придется ей принять то, что она добровольно вышла замуж за алкаша. Придется принять, что переехала она сюда ради квартиры в большом городе, что жизнь с кем попало лучше жизни где попало, но то ли мозг её на это понимание не способен, то ли психология её так и устроена, но в итоге виноват для неё

я. Ей так выгоднее считать. Да и хрен с ней. Наиль вот не беспокоится. В телефоне всё сидит, переписывается с кем-то. Я никогда не спрашиваю, с кем. У него куча друзей и подруг. И он постоянно игнорирует мои вопросы, отвечая на чьи-то смс. Но это его дело. Холодно ведь, как пальцы не мёрзнут. Интересно, переписывается ли он так дома при Фариде? Вряд ли, она такую охоту быстро обломает.

Продвигаемся почти через весь завод. Трактор трясет на ухабах, в кузове падают стулья, за которыми мы должны следить. Наиль не реагирует, а мне надоело поднимать. Холодно в кузове… Мимо проплывают берёзы, столбы, снежные завалы вперемежку с грязью. Ё-моё, какое же вокруг всё серое. Всегда удивлялся людям, которые зиму любят. "Русская зима! Какая красота!" Чего в ней хорошего? Тот, кто это говорит, никогда наверно снег не убирал с территории, большей чем двадцать квадратных метров; тот никогда в сортир не бегал в морозы; тот никогда на остановке не стоял, ожидая свой автобус по сорок минут, когда пальцы уже немеют, что на руках, что на ногах. Хорошо как! Снежок хрустит! Ёлочки укутаны! Щёчки румяные! Это то же самое, что сказать: "Туберкулёз? Ой, хорошо как! Смотри, какая флюорография необычная вышла!"

– Приехали. Конечная остановка "Волчья яма", – Наиль с грустью осматривает наше будущее место работы.

Последний день в нашем цеху прошёл так себе. После того, как всё перевезли в 190-е здание, мы должны были просто грузить в трактор мешки с клеем и перевозить их на склад, а потом клей переменился на столы и каркасы. Кто-то принес пиво, вроде Юра, водитель другого трактора. Абсолютно чокнутый человек. С проседью, худощавый, глазки мелкие, колючие. Его бы, по-хорошему, в сумасшедший дом отправить. Хотите верьте, хотите – нет, но осенью он сливает с ёмкости метанол (посмотрите в Интернете, если не лень, что это), заливает в бутылку из-под водки и оставляет на даче в надежде, что кто-то из бомжей залезет к нему и найдет там свою законную, как Юра считает, смерть. И вот этот человек принес нам пива. Перед тем, как взять стакан, судорожно вспоминаю, не накосячил ли кто перед Юрой так, что он собирается его отравить? Вроде нет, тут такие слухи махом бы разошлись. Подношу свою кружку, чуть-чуть опоздав пред наилевской, и мы садимся за карты. Играем просто в дурака. И мне баснословно везёт. Если бы я играл в казино, я бы обанкротил всё

заведение. Проходит час, но я ни разу не проиграл. То ко мне козыри липнут, то я сижу с одним младшим козырем, но расклад такой, что всю мелочь и скидываю и удачно вылажу. Раз за разом. Я смеюсь каждый свой выход. Мужики злятся, а особенно Юра. Подмигиваю ему: "Что, русский брат, не обыграть тебе татарина?" – на что тот зло дышит и свистит (у него что-то с лёгкими или бронхами, не знаю, может в горле застряло что-то, злоба, например). Два водителя трактора, и оба присвистывают при дыхании – что Юра, что Квадрат, профессиональная болезнь что ли такая… Наиль уже пьяный, не в силах злиться, но он слышит этот свист из лёгких Юры.

– Слышь! Чё это пыхтит??

Все молчат. Наверно, понимают, ЧТО это пыхтит.

После очередного моего выигрыша Наиль встает:

–Не, вы слышите? Чё-то пыхтит! Трубы наверно.

И он, дурак, уходит, к стене и прислоняется ухом к трубе. Бледно-желтая облупившаяся краска еле тёплой трубы соприкасается с ухом пьяного небрежного аппаратчика и частично наверняка на ухе и остаётся. Там усыпляюще мерно движется вода, перегоняемая от котла насосом Н-3. Наиль возвращается на место. Сдает Динамо. Вонючий, здоровый мужик, за которого по пьяни умереть не грех, вроде как святой. Почему мы не играем на деньги? Повторяю это вслух, и Юра тихо матерится. А Наиль всё не угомонится:

–Не, ну, я же не один это слышу!

–Наиль, это Юра дышит так, – не выдерживает Динамо. Наступает тишина. А Наиль как будто и не слышит, здорово его опьянило:

– Трубы походу. Воздух наверно попал, – и не понять, шутит он так до последнего или на самом деле грешит на трубы.

Как Юра его не ёбнет, хуй его знает.

После обеда пробивает посрать. Если пиво и не было отравленным, то старым – точно. Только я собираюсь этим заняться, как приходит Северная и зовет нас куда-то в соседний цех за целлюлозой. Я там был последний раз два года назад. Сложное производство ацетата целлюлозы с использованием уксусного ангидрида. Нехорошая тема. Не хотел бы я в этом участвовать.

Наиль уже вообще готовый, взгляд вникуда, спотыкается, что-то про весну говорит. Мы идём вслед за Петровой, слушая о том, что "Киям Рашидович нянчиться не будет с нами", что мы теряем молодость и вообще зря живем. Я еле сдерживаю фекалии. Они наверно уже у сфинктера, как римские солдаты у ворот Карфагена. Его взятие – дело времени.

– Далеко что ли тут? – не выдерживаю.

–Нет, недалеко, Айрат, а ты торопишься? – ох уж, Ольга Петровна, идет впереди, властительница труб и рукавиц. И у неё жопа абсолютно нечеловеческая, сравнение приходит только с банкеткой в родительском доме. Несуразная, угловатая, никто не позарится. Ну никто!

Конец ознакомительного фрагмента.