Хроника польская, литовская, жмудская и всей Руси

Стрыйковский Мацей

О ссорах русских князей после смерти киевского самодержца Владимира Мономаха

10 мая в году от рождения Христа 1126, а от сотворения мира в году 6633 (по русским хроникам и Герберштейну) киевский князь и самодержец Владимир Мономах, дядя убитого под Киевом Ярослава и сын Всеволода, сменил жизнь на смерть и похоронен в церкви святой Софии подле могилы отца ¹⁵⁷. Этот Владимир Всеволодович Мономах, взойдя на киевский престол, русское государство (rzeczpospolita) ¹⁵⁸, измученное и [бывшее] в упадке (из-за раздоров, убийств и внутренних войн сыновей и потомков Владимира Великого, русского самодержца и первого христианина), на своих плечах вытащил из пропасти и все растерзанные и оторванные друг от друга русские княжества собственной энергией заново спаял (spoil), соединил в единое целое и превратил в прежнюю монархию или самодержавие (jedinowladzswo), укротив несговорчивых князей, ибо был сильнее любого врага. [Мономах] несколько раз поразил язычников половцев и итальянцев генуэзцев, готорые в то время господствовали в Таврике, где ныне Перекопская орда, и взял у них славный стольный город Кафу или Феодосию ¹⁵⁹. Также, когда он второй

раз столкнулся с генуэзцами у моря, то вызвал их гетмана, старосту Кафы, сразиться один на один и, когда они оба сошлись, Владимир мощным [ударом] копья ссадил его с коня, захватил, связал и привел его, в доспехах, к своему войску. И там снял с него большую золотую цепь (lancuch), искусно усыпанную жемчугом и дорогими каменьями, которую оставил после себя потомкам, великим князьям ¹⁶⁰. Московские [правители] и ныне хранят это сокровище и всегда, когда посвящают в московские князья, на них возлагают эту цепь, называемую Бармами, и пояс с золотом и жемчугом, а также княжескую шапку в дорогой оправе (kosztownie oprawiona) с золотыми бляхами, жемчугом и драгоценностями. И ныне его потомки, великие князья Московские, с великим почтением (uszctiwoscia) пользуются этими клейнотами ¹⁶¹, которые оставил [им Владимир Мономах], при посвящении в князья и для церемонии коронации ¹⁶². О чем Герберштейн упоминает на стр. 22 de rebus Moschoviticis. А так как этот монарх Владимир всегда был рад сразиться с неприятелем один на один, aperto duello, его и прозвали по-гречески Мономахом ¹⁶³. И от того Владимира Всеволодовича Мономаха все великие князья Московские и другие русские князья подобающей генеалогией выводят свой род и поэтому титулуют себя самодержцами и царями всей Руси, и в этом никакому народу первенство уступить не желают. О чем мы на своем месте расскажем ниже, [а сейчас] по порядку приступаем к рассказу о делах после смерти Владимира, после которого на его место и на киевский стол вступил его старший сын Мстислав; младший же Ярополк, второй сын, получил княжество Переяславское. Мстислав, князь Киевский.

Половцы поражены в шестой раз. Вскоре после этого половцы, услышав о смерти князя Владимира Киевского, вторглись на Русь, а переяславский князь Ярополк, не дожидаясь помощи братьев, других князей, поразил их и победил, а многих из бегущих потопил в реках. И все эти дела и события творились в то время на Руси, лежащей к восходу солнца.

А в западных русских княжествах, соседствующих с Польшей, сыновья князя Володаря Перемышльского (который незадолго до этого умер, пораженный Болеславом Кривоустым) Владимир и Ростислав повздорили из-за своих общих уделов и собрали друг против друга войска из чужих земель. Ростислав получил помощь от Мстислава Владимировича, князя киевского, и от князей Григория (Hreorego) и Ивана Васильевичей. Владимир же, другой брат, собрал служилый люд и помощь из Венгрии, а потом съехались под Чирском (Sciriczem) ¹⁶⁴ для соглашения, но поделить между собой владения и уладить затеянный конфликт не смогли. Так и не окончив дело миром, князь Владимир с женой, сыновьями и всей своей семьей уехал в Венгрию, чтобы [снова получить] помощь и привести против брата Ростислава новое войско. А Ростислав с готовым войском осадил и мощно (mocno) штурмовал Звенигород, стольный замок его удела. Но так как Владимир хорошо укрепил замок тремя тысячами солдат, Ростиславу пришлось отступить, загубив [немало] своих рыцарей. А когда [он] второй раз окружил тот Звенигородский замок, солдаты Владимира, несколько раз учинив вылазки из замка, поразили его так, что он был вынужден снять осаду и отступить ¹⁶⁵.

Ярополк, князь Киевский. Потом, в году от рождения спасителя Господа Христа 1129, когда умер киевский князь Мстислав ¹⁶⁶, на киевский престол был избран и возведен его брат Ярополк, князь Переяславский.

Внутренние войны русских князей. А когда другие природные (przyrodny) князья осадили его в Киеве, [желая] захватить, [он] помирился с ними и, таким образом, князю Андрею дал Переяслав, а Изяславу Святославичу — Владимирское княжество. Потом князья Ольговичи, взяв в помощь половцев, разоряли в русских княжествах деревни и местечки над рекой Сулой. А когда вторглись в Переяславские, Супонтские и Устьенские (Supontskie, Uscienskie) ¹⁶⁷ волости, собрался на них киевский князь Ярополк с сыновьями своего брата Владимира. И, сошедшись с ними в битве, поразил войска князей Ольговичей и половцев, которым пришлось бежать в половецкие края.

Непостоянство счастья: победитель побежден, захвачен [в плен] и тут же освобожден. Но когда киевский князь Ярополк с войском загнал их уже далеко, князья Ольговичи с половцами снова построились для дела, повернули обратно, сошлись с победителем Ярополком и, поразив там его войска, захватили [в плен его] самого и его племянника князя Василька со множеством киевских бояр. Но схваченный Ярополк вырвался из плена и бежал в Киев, где его осадили князья Ольговичи. И хотя он имел достаточно людей из рыцарства, бояр и киевских солдат, однако сопротивляться не захотел, и [они] на надлежащих условиях заключили между собой мир. И закончили [дело] на том, что Ярополк остался на киевском престоле, а они тоже отъехали в свои удельные княжества ¹⁶⁸.

Глава одиннадцатая

О свержении русскими князьями польского ярма

О чем Длугош и Меховский (гл. 14, стр. 81), Кромер (кн. 5) и Русские Истории

В году Господнем 1134 русские князья, съехавшись в Киев, начали задумывать новые замыслы (stanowienia) против поляков, считая тяжким ярмом то, что польский монарх Болеслав Кривоустый часто вынуждал (wyciagnal) их к защите и помощи против своих и Польши врагов: Чехов, Мораван, Пруссов и Поморян, понимая также и то, что без них поляки не смогли бы выиграть ни одной войны.

А зачинщиком (powodem) этого был киевский князь Ярополк Владимирович, который на съезде других русских князей обратился ко всем с речью, которую (как Кромер описал ее по Длугошу) я привожу здесь по-польски.

Речь киевского

князя Ярополка к другим русским князьям ¹⁶⁹. Так как [мы], ясновельможные князья славного русского народа, на тяжких условиях и с неприятными обязанностями служим Польскому княжеству, [мне] не требуется пространно рассказывать об этом вам, которые родились для других приказов, а не для прислуживания, [и я этого] избегаю и [об этом] умалчиваю. И воистину верно, если присмотреться ко множеству наших подданных, которые, хотя и привыкли к подневольной службе и без опричного (oprricznego) владычества не смогли бы нормально прожить, однако сами видите, как им неприятны и эта служба, и ее смысл ¹⁷⁰. Ибо кто же настолько терпелив, чтобы при здравом разумении мог вечно такое терпеть, и тяжкую подать платить, и в чужой земле далеко от отчизны без какой-либо своей надобности и выгоды постоянно воевать за [чужое] дело и под чужеземным командованием, вынуждаемый действовать (wydawac) при явной опасности, а плату за это берет другой, который не знавал опасностей и не получал ран. Но пусть это будет неволя и обязанность предков наших, которые из-за губительной жадности [своих] правителей и внутренних несогласий и раздробленности это бесчестье и ярмо сами на себя накликали и наложили, а наипрекраснейшее цветущее царство и государство русское поменяли на мерзость неволи ¹⁷¹. Неужели мы не будем искать какого-либо [способа] это прекратить, избавиться и выпутаться из этой нужды, ибо я желал бы [скорее] честно умереть, чем позорно жить. О, знатные князья! Думаю, что и вы тоже. Наши предки сами положили свои шеи под ярмо, побежденные более внутренними [несогласиями], нежели польскими мечами, когда в гражданских войнах, залитые братской и отцовской кровью, сами себя обоюдно поражали и уничтожали. А потом одни против других просили и приводили польскую помощь: брат на брата, князь на князя, с собственным ущербом не меньшим, чем у противной стороны, на которую пошли войной, а в поляках, которых призвали на помощь, вместо помощников узнавали врагов. Неужели теперь, единодушно сплотив силы и будучи в согласии, мы того ярма не сломаем и с шеи своей не собьем! О, князья! Как будто бы мы не лучше (nie wiecej), чем чехи и венгры. А сами они, никчемные господа наши поляки, тоже очень важничали; однако, если поляки удачно вели дела и войны против чехов и венгров, то все это наша заслуга; они сильны нашими силами, а не своими. Наша молодежь, наша! Наше рыцарство из крепких молодцов на себе испытало первые и острейшие набеги и сокрушительную силу польских врагов, всегда встречая их лицом к лицу, а те давали себе поблажку (sobie folguja) и, завязав битву, уклонялись от нее. И если ни разу не было случая, когда можно было легко и без трудностей прийти к прежней нашей свободе и утвердиться в ней, то теперь нам воистину [выпало] счастье, а вернее, сам Господь Бог, которого мы славим более свято и порядочно, чем они, отдал [нам его] в руки ¹⁷². Ибо поляки поставлены в затруднение и разобщены двумя крупнейшими войнами, венгерской и чешской, в которых, как в одной, так и в другой, никоим образом не победят и не выстоят, если мы лишим их своей обычной помощи и поддержки. Им только того и не хватает, чтобы еще и с нами воевать и наши силы сдерживать. А и вправду, князья! Если хотите быть мужами, я призываю вас не столько к истинной свободе, сколько к победе и к власти, к широчайшему и могущественнейшему господству. Если бы мы захотели, то они бы нам служили и за нас воевали, как мы для них издавна делали и исполняли. Можем быть уверены, что множество народа подданных нам русских земель, воспламененное ненавистью к постылой неволе и к польскому имени, [будет нам] во всем послушно. Смотрите только, чтобы им не стало известно о ваших приготовлениях к войне.

Киевский князь Ярополк — греческий Демосфен и Цицерон. Так окончил ту речь (oracia) Ярополк, князь киевский. Выслушав это, другие русские князья похвалили совет Ярополка, будто нового русского Демосфена и Цицерона, и сразу же все поклялись общей клятвой своей верой и достоинством и крестным целованием, наподобие греческой церемонии, и один другому подвердили это письменно (zapisami).

Cовещались потом о потребностях, расходах и о начале завязывания войны с поляками, однако решили схитрить и таить этот совет и [его] решения до того времени, пока подготовят все необходимое, что в первую очередь потребуется для столь великой войны.

Глава двенадцатая

О пленении хитрой уловкой Ярополка, князя Киевского и Владимирского, и о переправке его в Польшу.

Когда известие об этих действиях русских князей дошло до Болеслава Кривоустого, воинственного и в то время грозного (ogromnego) всем соседним государствам польского монарха, [тот] сильно встревожился, особенно потому, что в то время вел войну одновременно и с чехами, и с венграми, и по поводу той третьей [войны] с русскими князьями [его] одолела не меньшая, а, пожалуй, даже большая тревога. Fama malum quo non aliud velocius ullum etc. (Известие о беде, которая не так скоро случится).

Петр Властович, граф из Ксонжа. Тогда [князь Болеслав] без промедления созвал панов польских сенаторов на сейм, советуясь, что делать и как уберечься от этого отступничества русских князей. И когда сенаторы высказывались, каждый в соответствии со своим мнением, сенатор Петр Властович (Wlostowicz), граф из Ксонжа (Xianza) ¹⁷³, мудрый в совете, сказал, что поток не иссякнет, пока не заткнуть его источник, а дерево будет расти до тех пор, пока его не выкопать с корнем. Так и затеянные русскими отступничество и смута (rostyrki) не могут быть остановлены иначе, как первым делом лишить восстание против нашей власти (wybijania s posluszenstwa naszego) его главы, то есть князя Ярополка. И хитростью это сделать легче, чем явной войной, да и не помешает по меньшей мере отомстить им за их предательское поругание веры. Победа (przewaznosc) ¹⁷⁴. А в доказательство этого Петр Властович сам взялся [за это дело], пообещав Болеславу, что благодаря его хитрости вся Польша сможет спать спокойно, [не опасаясь] русской войны.

И, взяв собой небольшое число слуг и верных дворян, которым доверился в этом деле, [он] поехал на Русь к Ярополку, придумав, что его обобрал и выгнал из отчизны жестокий тиран Болеслав Кривоустый, и там долгими речами стал пространно описывать его невыносимую жестокость и тиранство. И просил князя Ярополка, о ласковости и набожности которого он слыхивал и к которому бежал, чтобы тот согласился укрыть его у себя и защитить от этого жестокого тирана, который из-за своей безбожности не только соседним княжествам, но и всем своим польским подданным уже столь отвратителен, что они задумали и хотят выдворить его из страны.