Хроника потярянных

"Хроника потерянных" пролежала в моем письменном столе 28 лет, и это не мистификация и не литературный прием, к коим иногда прибегают литераторы – тому, что роман закончен в 1990 г., есть свидетели: уже тогда его прочли несколько писателей, журналистов и редакторов. Да внимательный читатель и сам это поймет – по некоторой робости, с какой я брался за слишком острые в то время ситуации, темы, идеи, бывшие в то время на слуху; теперь-то многие из них уже стали отработанными штампами (как,

Хочу объяснить, почему он так долго пролежал.

Время, когда я его писал – конец 80-х г.г. ХХ в. – было хоть и советским еще, но уже перестроечным: шумным, митинговым, – и писал я его, помнится, легко, с удовольствием, пользуясь элементами сатиры и фантастики, а, написав, тотчас понес, еще, можно сказать, горяченькой, в местное издательство. Однако в издательстве, прочитав, мне его вернули с таким подтекстом: ты его нам не давал и мы его не читали; мы – не самоубийцы.

Я был обескуражен: ведь, окрыленный относительной перестроечной свободой слова, я решил дать в своей книге полный разрез советского общества, начиная с первого лица государства и кончая бомжами, обитающими в тепловых камерах и подвалах; в сюжет были вовлечены крупные областные руководители, чиновники, писатели, архитекторы, рабочие, – это было своего рода социологическое исследование; я шел непроторенным путем и думал, что многим это будет интересно. Я, конечно, понимал, что в редакции, свободной от перестроечной эйфории, еще витает дух осторожности и советской цензуры – но не до такой же степени!

– Да в Москве и не то печатают! – пытался я защитить свое детище.

– Мало ли что Москва! Она нам не указ, – отвечали мне.

– Что вы нашли в романе крамольного? – недоумевал я.

– Как что? А африканские сцены, хотя бы? А взбесившийся танк в финале, который крушит и давит всё подряд, живое и неживое – на что это намек? Не символ ли это всей советской системы, а?

– Но ведь его же подбивают! – попытался возразить я.

– Да, но что он штурмует-то? Самый неприступный бастион в городе, обком партии! Тоже, скажешь, не намёк?

Я ответил, что намёков не делал – писал, как писалось – хотя, конечно, лукавил: я надеялся на эзопов язык, на то, что этот взбесившийся танк в финале всё-таки проскочит через цензуру. Но редакторы были ребята неумолимые и дотошные: легко разгадывали любые иносказания. И время было ещё вполне советское – во всяком случае, у нас в городе.

Однако порядки постепенно менялись, и уже через 3 года в той же редакции мне сказали: неси свой роман, будем печатать; только найди спонсора, который оплатит издание.

И где я его только ни искал! Книга прозы среднего объема стоит дорого, и никто из предполагаемых мною спонсоров не желал раскошеливаться. Или, может, я плохо просил и не слишком низко кланялся?

А "толстые" журналы в те годы были заняты печатанием эмигрантской литературы и накопившегося за 70 лет "непроходного" литературного материала – что им какой-то свежий роман малоизвестного

Были, конечно, отдельные попытки публикации его. В 1993 г. опубликована одна ("африканская") глава в газете "Красноярский рабочий"… Был такой "толстый" московский журнал – "Согласие": редакция его соглашалась опубликовать большую финальную главу из романа – но я сам отказался от такой мизерной публикации, больше похожей на издевку… В 1999 г. с большим энтузиазмом его взялся, наконец, опубликовать, причем в полном виде, в альманахе "Енисей" тогдашний главный редактор альманаха Александр Бушков. Но – опять осечка: в 4 номерах вышла треть романа – и тут кончились деньги, "Енисей" закрылся на несколько лет, а там сменился редактор, накопилось слишком много рукописей… Так что я махнул на свой роман рукой и положил его в стол "до лучших времен" – меня уже интересовали другие темы и другие заботы.

Еще несколько слов – о героях романа, о событиях и символах в нем. Некоторые из тех, кто читал его, высказывая мне свои соображения, говорили, одни с одобрением, другие, наоборот, с осуждением, о слишком прозрачных намеках на реальных прототипов, живших когда-то в Красноярске, а также о намеках на реальные события, имевшие место в нашем городе (например, строительство завода «Красмаш», побочной продукцией которого должны были быть танки, или строительство высотного здания "фаллического" типа, являющее собою одну из сюжетных линий романа), и их слишком сатирическую, так сказать, "героизацию". Неужели, спрашивали меня, всё, в самом деле, было тогда так уж плохо?

На это мне хотелось бы возразить следующее: город моей юности и моей учёбы – Новосибирск; возвращаясь иногда туда, встречаясь со своими однокашниками, инженерами-строителями, и слушая их байки про свой город и своих градоначальников, я удивлялся: как похожа жизнь во всех наших провинциальных городах! Тогда-то у меня и родилась идея этого романа: написать свою "Историю одного города", взяв за образец бессмертное творение несравненного Салтыкова-Щедрина. Так что мой роман – своего рода "ремейк". А уж прототипов и ситуаций, смешных и нелепых, у меня, проработавшего более 20 лет в строительстве, накопилась тьма-тьмущая.

Это – во-первых. А во-вторых, разве во времена Гоголя, с его "Ревизором" и "Мертвыми душами", или Щедрина, с его "Историей одного города", не было в жизни положительных героев и привлекательных ситуаций? Просто такова природа сатиры – видеть всё уродливое.

Далее. Один коммерческий издатель, прочитав тогда рукопись романа, предлагал мне вместо объемистого финала написать еще один или два тома продолжения романа как один огромный роман-катастрофу, чтобы издать их серией, для чего развить и усилить несколько едва намеченных в финале эпизодов: во-первых, чтобы вместо одного танка-робота на город напал сразу целый отряд таких танков, грозя его уничтожить; во-вторых, вместо уничтоженной в подвалах «небоскрёба» небольшой колонии крыс, научившихся питаться пластиком и начавших от этого быстро размножаться и увеличиваться в размерах, описать, как эти крысы захватывают город и грозят размножиться по стране и всему миру; и, в-третьих, усилить сюжетную линию, в которой чиновные конторы, размножающиеся вегетативным путем, постепенно захватывают город и вытесняют из него всё живое.