Хроника потярянных
Шрифт:
Предложение было заманчивым, тем более что печататься где-либо в то время не было никакой возможности. Но я вынужден был отказаться – потому что, во-первых, меня уже манили другие сюжеты, а, во-вторых, твердо считаю, что писать роман с продолжениями так же нелепо, как писать продолжение удавшегося стихотворения: это уже чисто коммерческое занятие, к решению творческих задач отношения не имеющее. Я коммерцией не занимаюсь. В романе с каким-то кругом тем и идей – также как и в стихотворении – автор обязан высказаться однажды и – полностью. А уж что из этого у меня получилось – хочется, вынести, наконец, на суд читателей.
Красноярск, 2018 г.
Александр Астраханцев
Предисловие
А притом позвольте еще доложить: как мы, можно сказать, с малолетнего возраста промежду скоропостижных трагедиев ходим, то со временем так привыкаем к ним, что хоть и видим трагедию, а в мыслях думаем, что это просто "такая жизнь".
Зачинайся, русский бред…
Вы, конечно же, хорошо знаете наш так называемый КУЛЬТУРНЫЙ ЦЕНТР, тридцатипятиэтажный "небоскрёб", который одиноко высится над всей городской застройкой недалеко от центра города и в котором расположены всевозможные ведомства и многочисленные кабинеты начальников. Чем эти начальники там заняты, я не знаю – туда нужен спецпропуск, а у меня его нет.
Но суть не в этом, а в том, что слева от здания, если смотреть с проспекта – стоянка служебных машин, а под ней, согласно давнему слуху, ставшему в городе уже легендой и обросшему фантастическими подробностями, когда-то была заживо погребена группа людей, засыпанная рухнувшим особняком, и шофёры, что ставят здесь машины, будто бы летними вечерами, когда стихает шум, слышат глухой стук из-под земли и даже крики о помощи. Досужие горожане до сих пор ходят туда послушать, не стучит ли, действительно, кто, даже садятся на корточки, а самые любопытные прикладывают ухо к асфальту. Раньше тут дежурил милиционер и вежливо разгонял любопытных, а у самых настырных спрашивал документы, и настырных тотчас как ветром сдувало, так что слухи сами собой почти сошли на-нет, а теперь милиционер исчез, и любители слухов опять оживились. Некоторые договариваются до абсурда: будто бы у нас в городе действовала подпольная группа борцов за свободу, а самые ретивые предлагают раскопать это место и назначить комиссию для расследования; другие предлагают поставить здесь памятник "жертвам эпохи застоя"; третьи пытаются спровоцировать на выступления писателей (особняк когда-то принадлежал им).
Нынче время стирания всех и всяческих белых (и черных тоже!) пятен в истории нашей страны; мне как журналисту хотелось бы не остаться в стороне от столь благородного порыва и стереть это пятно в истории нашего города – рассказать, как всё было, причем не из досужих домыслов, а на основе тщательного расследования.
Должен предупредить, что обрушение особняка действительно было, и в подвале оказались замурованными люди. Как это случилось, как они выбрались, почему потом молчали – это и явилось целью моих изысканий. Но я не желаю быть ничьим обвинителем или адвокатом – меня интересуют только факты, и если я где-то отклоняюсь от них, высказывая ту или иную версию или догадку – так только затем, чтобы связать из фактов логическую цепь и прояснить суть дела. И пусть я всего лишь рядовой провинциальный журналист, пусть писал раньше в угоду сильным мира сего и хаживал на компромиссы – здесь я хочу остаться предельно честным, ибо стремление это лежит глубоко в сердце у каждого, и каждый когда-то находит способ хоть однажды искупить вину за всю прошлую ложь, собственную и общую.
Часть первая
Глава первая
А начать надо не с того, как этот особняк рухнул, а – по чьей воле он был заселен писательской организацией. И тут надо рассказать о человеке, который носил – именно носил, ибо уже несколько лет как скончался в своей московской квартире – украинскую фамилию ХВЫЛИНА. Звали его СТЕФАН МАРКАВРЕЛИЕВИЧ, и человек этот был в то время первым начальствующим лицом в области. Длинного названия его должности приводить здесь не буду из экономии места, тем более что Хвылину у нас еще помнят и поминают иногда кто добрым, а кто и не совсем добрым словом.
Надо заметить, что, занявшись изысканиями, я столкнулся с загадочным феноменом: все руководящие лица наши никогда не оставались жить на пенсии в том городе, где работали; руководители областного масштаба непременно перебирались в Москву, успевая подготовить там условия для вполне безбедной жизни, а районные, соответственно – в областном центре. Но НИКОГДА
На севере нашей просторной области живет маленькое коренное племя урупов, имеющее, кстати, язык, не только ни на чей не похожий, но и не входящий ни в одну языковую группу на земле, что говорит о древности и самобытности племени. Безусловно, язык этот в течение веков подвергся влиянию тюркского, монгольского и русского языков, но основа его – словно древняя гранитная платформа, на которых покоятся земные материки. Племя это мирно жило среди тайги, озёр и тундры разведением оленей, охотой и рыбной ловлей, как жило тысячи лет до этого, и никогда не имело своей письменной литературы, но уже не столь давно сумело вырастить своего поэта, ВАРФОЛОМЕЯ ИМАНГИЛЬДИНА, который создал литературный язык урупов, разработал алфавит и словарь языка. В. Имангильдин жил и работал в нашем городе и был не только очевидцем, но и участником СОБЫТИЯ, поэтому и о нем тоже пойдет у меня речь, хотя следы его в дальнейшем безнадёжно затерялись в тундре, и теперь точно известно, что он тихо упокоился под безвестным холмом в недрах своей малой родины. А сородичи его продолжают, кочуя, пасти своих оленей, охотиться и ловить рыбу, жить в легких переносных жилищах из жердей и оленьих шкур – чумах – и петь его песни, успев позабыть, что их автор – Имангильдин.
Другого типа жилищ у них никогда не было, поэтому любое здание для них – чум; здание для начальства, соответственно – БОЛЬШОЙ ЧУМ. А т. к. начальства у них никогда тоже не водилось – в их языке и слова такого нет, и когда у них объявились пришлые начальники, урупы стали называть каждого ХОЗЯИН БОЛЬШОГО ЧУМА, как бы условившись между собой, что начальник этот – хозяин только в своем доме, а не у них в тайге. И вот когда Имангильдин появился в нашем городе (кстати, почти одновременно с Хвылиной), то в кругу литераторов в шутку назвал Хвылину Хозяином Большого Чума, а резиденцию его на центральной площади, серое монументальное здание в стиле, который я называю ВАМПИР ("вождистский ампир", помпезная, безвкусная эклектика со всеми мыслимыми излишествами: пилястрами, венками, снопами, звездами, серпами и нишами для статуй) – Большим Чумом. С легкой руки Варфоломея названия прижились, выпорхнули из узкого круга и разлетелись по городу. Правда, Имангильдин называл Хвылину и по-другому: "бай-тумен", например, что на урупском означает "начальник над тьмой людей", или – Большим Шаманом, в отличие от просто Шаманов, каковыми ему казались начальники помельче, всегда очень строгие к нему, готовые в любой момент напустить на простых людей злых духов и при этом связанных меж собою какой-то мистической связью… Однако эти имена не прижились, а остались только "Большой Чум" и "Хозяин Большого Чума".
Кстати, серое это здание, Большой Чум, построено было на месте белоснежного кафедрального собора необычайной стройности и высоты, который все мы видели, к сожалению, лишь на фотографиях. Собор этот возводили около двадцати лет и закончили перед самой революцией, а затем, уже в советское время, лет двадцать ломали – будто бы, с целью добычи кирпича. Но собор был настолько прочен, что ни единого целого кирпичика от него не осталось. За это время сменилось около десятка Хозяев – это и понятно: период был смутный, и излишне объяснять, куда они все делись. Но все они занимались ломкой собора, все успели приложить к этому руку – можно подумать, что они родились, возмужали и выдвинулись только для одного: потратить свои силы на перетирание в пыль всего, что построено не ими.
Затем в центре города долго был пустырь с грудами битого кирпича, а потом еще десять лет – чувствуете, какой неспешной поступью шло тогда время? – здесь строили это нынешнее здание, и снова за это время сменилось несколько Хозяев, так что Хвылина, можно сказать, стал его первым полноправным Хозяином. Строили его долго потому, что здание было огромно: целый городской квартал в плане, с внутренним двором, пять этажей ввысь с запутанной системой лестниц и переходов, да два этажа под землей, с толстыми бетонными перекрытиями, складами и хранилищами, причем всё это делалось секретно, за колючей проволокой, чтобы враги и местное население (в те времена это были слова-синонимы) не знали внутренней планировки его, которая приравнивалась к государственной тайне.