Хроника смертельной весны
Шрифт:
Начало весны 2013 года, Лондон
Когда людям не о чем говорить, они говорят о погоде. Или обсуждают планы на день – только не совместные, а каждого в отдельности.
– Снова дождь, – констатировала Катрин, мельком глянув в окно.
– Дождь, – согласился Сергей. – На дорогах – гололед.
На этом тема погоды была исчерпана, и за столом воцарилось молчание. Катрин демонстративно пила кофе – вторую чашку за утро. Несмотря на увещевания Сержа и настоятельные рекомендации ведущего ее беременность врача, она пила кофе – по пять чашек в день – без молока и без сахара.
– Чем сегодня займешься? – намазывая маслом тост, поинтересовался Булгаков у жены.
– Пройдусь по магазинам, – услышал он привычный ответ. Но если раньше
22
Модель пальто, с застежкой в виде петель, часто с капюшоном.
– Какого черта тебя носит неизвестно где?!
– Поставь меня на ноги, – потребовала она, но он с ней спорить не стал, донес до подъезда и только там опустил на ступеньку крыльца. Ни слова не сказав, Катрин зашла в дом.
Отстраненность. Отчуждение. Оторванность друг от друга. С каждым днем они становились все ощутимее, все острее. С того дня, как Булгаковы вернулись в Лондон после бойни в Серебряном бору и нескольких недель, проведенных Сергеем в больнице, между ними возникло тягостное безучастие, которое становилось день ото дня все мучительнее и невыносимее. Горделивая радость, согревшая его заледеневшее сердце в то мгновение, когда Сергей узнал, что Катрин носит мальчика, безнадежно угасала, когда он видел ее неживые глаза и слышал ровный холодный голос. Эти равнодушные интонации разжигали в нем раздражение и злость, но он старался гасить их в себе, повторяя мантру: «Она просто устала. И беременна. Все образуется и будет по-прежнему»
И теперь, услышав ее традиционное «Пройдусь по магазинам», он пробормотал: «Понятно».
– И что же тебе понятно? – в ее невинном вопросе Сергей поздно распознал шипение и трещотку гремучей змеи, а когда распознал, то было уже поздно – Катрин взорвалась. Она орала на него минут десять, а он старался не вслушиваться в то, что она кричит, отвлекая себя на мысли о пациентах и студентах, ждущих его на работе.
– Катрин, чего ты хочешь? – Булгаков поднял на нее усталые глаза, когда она, наконец, замолчала. – Ты хочешь развода?
Ну, наконец-то! Она с торжеством перевела дух. Наконец-то он выплюнул это горькое полынное слово «Развод»! Наконец-то он, ее терпеливый, выдержанный муж, сбросил маску невозмутимости. Долго ж ей пришлось ждать!
Последние полгода, проведенные в ватной тишине и выматывающих недомолвках, приучили ее к определенному распорядку: Сергей просыпается, молча, стараясь не разбудить жену, встает, двигаясь максимально бесшумно, принимает душ в гостевой комнате, завтракает на кухне, под надзором неодобрительно громыхающей посудой Тересы. А Катрин, только когда слышит, как за ним захлопывается входная дверь, завязывая пояс шелкового халата, с облегчением подходит к окну, чтобы посмотреть, как муж садится в машину. Несколько раз он поднимал голову, видел жену за кружевной занавеской, но даже не трудился помахать ей на прощание. И она просто провожала его остывшим взглядом, а когда его хайлендер отъезжал от тротуара – поворачивалась, и шла заниматься рутинными делами. Так лондонская
И вот, наконец, он решился бросить ее, бросить их нерожденного сына – совсем как когда-то ее отец – предательски и равнодушно. А чего, собственно, она ждала – что он будет и дальше мириться с ее душевными терзаниями и невыносимым чувством вины? Между тем, Булгаков мрачно следил за тем, как Катрин меняется в лице.
– Я думаю, тебе лучше уехать в Москву, – тусклым голосом заявил он. – А там посмотрим.
– На что посмотрим? – слова застревали у нее в горле. Вот оно! Наконец-то он понял, что такая жена, как она, ему вовсе ни к чему. Наконец-то он понял, что свою страстную любовь к ней он всего лишь придумал. А то и того проще – его тяга к ней была проявлением примитивного инстинкта альфа-самца. Разве она способна пробудить истинную нежность? Даже родной отец – первый мужчина в жизни девочки – покинул ее без колебаний. Она, Катрин, обречена вызывать лишь низкое, похотливое любопытство. Что до недавних пор двигало мужчинами, клявшимися ей в любви? Либо азарт обладания ею как вещью – за пятнадцать лет связи с Орловым она совершенно к этому привыкла. Либо острое, испепеляющее влечение, которое свело в могилу Олега Рыкова – и едва ее саму не затянуло в пылающую бездну. Так почему она решила, что Сергей станет исключением в списке трагических разочарований? Для него она – просто приз, полученный в жестокой схватке и потерявший ценность за отсутствием конкурентов. А теперь он еще и отсылает ее в Москву.
– Решено, я уеду, – Катрин пыталась говорить спокойно, но губы ее предательски дрожали.
– Завтра я возьму тебе билет, – пообещал он. – Собирайся.
– Ты приедешь к родам? – чуть слышно спросила она.
– Не знаю. Постараюсь, – уклончиво ответил он так, что она поняла – не приедет.
– Лучше б ты бросил меня там, в Репино, – голос ее сорвался на рыдание – она сама едва понимала, что говорила. – Лучше б Рыков меня убил.
Булгаков тяжело поднялся и стал сгребать со стола всякую мелочевку – из той, которую мужчины имеют обыкновение таскать в карманах – ключи от машины, бумажник, телефон и зарядка к нему, наушники и что-то еще…
– Я не хочу с тобой спорить, – он устало дернул головой. – Это бесполезно.
– Конечно. Что толку спорить с тем, кто тебя предал.
– Я – тебя – предал? – он резко повернулся к жене. – Да как ты смеешь?!
Она не отрывала от него усталого и равнодушного взгляда: – Смею, – пожала она плечами. – Чем еще ты меня испугаешь?
– Катрин, это бессовестно, – выдохнул Сергей. – Ты не замечаешь меня, я словно мебель… да нет, я словно грязь у тебя под ногами, а ты еще осмеливаешься упрекать меня?
– Это ты совсем меня не замечаешь, – прошептала она. – Я совершенно тебе не нужна.
– Катрин, опомнись, опомнись! – он схватил ее за плечи. – Ты скользишь по мне взглядом, как по стенке, я для тебя пустое место, и я…
– Я, я, я! – горько усмехнулась она. – Есть ли место для меня в твоих терзаниях?
Он не дал ей закончить:
– Да если б не твой живот, я бы тебя…
– Что? – глаза Катрин щипало, она сдерживалась из последних сил, чтобы не разрыдаться. – Что б ты со мной сделал? Ударил бы?
Опомнившись, он отпустил ее так же резко.
– Иногда мне кажется… Впрочем, довольно. Не бойся. Это я так… Хорохорюсь…
Она опустилась на стул и спрятала лицо, отгородившись от него ладонями:
– Мне действительно лучше уехать. Все, хватит, оставь меня. Проваливай на свою работу…
Он повернулся и ушел, а Катрин, не доев завтрак, и оставив недопитый кофе на кухонном столе, отправилась обратно в спальню. Она услышала звук заведенного мотора за окном, но не подошла, а, вновь завернувшись в шаль, улеглась на край кровати. Сон, вязкий и мутный, как бульон мироздания, затопил ее, она плакала в этом сне, не переставая – бессильно и жалобно.