Хроника убийцы короля [3 книги] [Компиляция]
Шрифт:
Я завершил свой медленный обход дерева. В животе у меня туго свилась тревога. Благодаря присутствию лютни мне сделалось ясно одно. Любой из этих предметов мог оказаться ловушкой, нарочно устроенной для меня.
Вашет говорила, что испытание не только в том, что именно я принесу назад от дерева. Но и в том, как я это сделаю и что я стану делать с этой вещью после. Если я возьму тяжелый золотой слиток и отдам его Шехин, покажет ли это, что я готов приносить школе деньги? Или это будет означать, что я готов жадно вцепиться во что-то тяжелое и неудобное, даже
И то же самое касалось любой из этих вещей. Если взять красную рубаху, это можно истолковать как благородное стремление к праву ее носить либо как надменную уверенность, что я достоин вступить в их ряды. Тем более это касалось древнего меча, который там висел. Я не сомневался, что адемы дорожат им не меньше, чем ребенком.
Я во второй раз медленно обошел вокруг ствола, делая вид, будто обдумываю свой выбор, хотя на самом деле просто тянул время. Я вторично нервно окинул взглядом все предметы. Вот книжечка с медной застежкой. Вот моток серой шерстяной пряжи. Вот круглый гладкий камушек на чистой белой тряпочке.
Осмотрев их все, я осознал, что, какой бы выбор я ни сделал, он может быть истолкован несколькими разными способами. Моих знаний об адемской культуре было недостаточно, чтобы решить, что именно может означать выбранный мною предмет.
Да если бы даже и знал, без имени ветра, которое проведет меня назад сквозь крону, меня все равно порежет на ленточки, когда я попытаюсь уйти. Может, меня и не покалечит, но все равно сделается ясно, что я неуклюжий варвар, а не один из них.
Я снова посмотрел на золотой слиток. Если выбрать его, по крайней мере, его вес может послужить предлогом того, что я буду неловок на обратном пути. Быть может, мне все-таки удастся сохранить лицо…
Я нервно обошел вокруг дерева в третий раз. Я чувствовал, что ветер крепчает, что ветви шумят и раскачиваются еще свирепее, чем прежде. Ветер сушил пот, выступивший на моем теле, мне сделалось холодно, я начал дрожать.
И в этот тревожный момент внезапно напомнило о себе нечто иное, а именно — мой мочевой пузырь. Моему организму было плевать на торжественность момента, я чувствовал настоятельную необходимость облегчиться.
И вот, значит, в вихре ножей, в разгар испытания, которое в то же время было судом надо мной, мне пришло в голову помочиться на ствол священного меч-дерева на глазах у двух дюжин гордых и грозных наемников.
Мысль была такая жуткая и неподобающая, что я поневоле расхохотался. И когда я разразился смехом, напряжение, от которого у меня сводило живот и мышцы спины, немедленно спало. Что бы я там ни выбрал, все будет лучше, чем помочиться на латанту!
И в этот момент, избавившись и от жаркого гнева, и от липкого страха, я посмотрел на колышущиеся вокруг листья. Прежде, когда имя ветра оставляло меня, оно всегда исчезало, как сон по пробуждении, невозвратимо, как эхо или умолкший вздох.
На этот раз все было иначе. Я провел часы, наблюдая узоры этих колышущихся листьев. Я посмотрел сквозь ветви дерева и подумал о Целеане, о том, как она прыгала и
И оно вернулось ко мне как имя старого друга, которое просто на миг выскользнуло из памяти. Я смотрел сквозь ветви и видел ветер. Я кротко произнес его длинное имя, и ветер сделался кроток. Я выдохнул его, точно шепот, и впервые с тех пор, как я пришел в Хаэрт, ветер улегся и полностью стих.
В краю бесконечного ветра это выглядело так, будто мир вдруг затаил дыхание. Нескончаемая пляска меч-дерева замедлилась и остановилась, как будто оно отдыхало, как будто оно решило меня выпустить.
Я шагнул прочь от ствола и медленно пошел к Шехин, не взяв с собой ничего. На ходу я поднял левую руку и провел раскрытой ладонью по бритвенно-острому краю неподвижного листа.
Я остановился напротив Шехин, на расстоянии, которого требовала вежливость. Я стоял, и лицо мое было бесстрастной маской. Я стоял в абсолютном молчании, совершенно неподвижно.
Я протянул свою левую руку, вверх окровавленной ладонью, и сжал ее в кулак. Этот жест означал согласие. Крови было больше, чем я ожидал, она выдавилась меж пальцев и заструилась вниз по руке.
После длительной паузы Шехин кивнула. Я расслабился, и только тогда ветер вернулся вновь.
ГЛАВА 124
ОБ ИМЕНАХ
— Ты, — сказала Вашет, шагая со мной по холмам, — хвастливый самодовольный показушный ублюдок, ты это знаешь?
Я слегка склонил голову и изящно сделал жест "смиренное согласие".
Она отвесила мне оплеуху.
— Хватит уже лицедействовать, ты, задница! Ты можешь одурачить их, но не меня.
Вашет прижала руку к груди, изображая говорливую кумушку.
— А вы слыхали, что Квоут принес назад от меч-дерева? То, чего варвару не постичь: безмолвие и бездействие. Сердце Адемре! А что он предложил Шехин? Готовность отдать свою кровь ради школы!
Она посмотрела на меня, на лице у нее отражалось отвращение и смех одновременно.
— Нет, серьезно, ты как будто сошел со страниц книги сказок!
Я продемонстрировал вежливое польщенное скромное преданное согласие.
Вашет больно щелкнула меня по уху.
— Ой! — вскрикнул я и рассмеялся. — Ну, ладно. Но кто бы еще обвинял меня в лицедействе! Да весь ваш народ — один сплошной театральный жест. Это спокойствие. Эти кроваво-алые одежды. Этот сокровенный язык. Эти тайны и секреты. Такое впечатление, будто ваша жизнь — одно большое представление.
Я посмотрел ей в глаза и добавил:
— Во всех смыслах!
— Ну, на Шехин ты впечатление произвел, — сказала она. — А это главное. И ты сделал это таким образом, что главы прочих школ тоже особо ворчать не смогут. А это не менее важно.
Мы наконец пришли туда, куда собирались: в невысокое строение из трех комнат, примыкающее к козьему загону, обнесенному щепленными жердями.
— Здесь живет тот, кто залечит тебе руку, — сказала она.
— А как насчет аптекаря? — спросил я.