Хроника времён 'царя Бориса'
Шрифт:
Если Хасбулатов, то...
Виктор Шейнис, человек умный и воспитанный, отдав свой голос в последнем туре за Хасбулатова, с досадой сказал: "Не может Хасбулатов быть символом демократической России". Я, полушутя, возразил ему: "Имперской не может, а вот демократической, коли она демократическая, в самый раз". Все эти разговоры об имперском сознании - догматическая наивность. Заяви Крым о своем отделении от Украины, и имперское сознание тотчас перекочует в Киев. А если это сделают польские районы, то импульс этого сознания окажется в Вильнюсе. Абхазия и Южная Осетия лишь подтвердили все сказанное ещё и ещё раз. Несоизмеримая с Россией по размерам территории, Грузия тоже страдает этим недугом. Дело не в имперском сознании, нет. Дело в ощущении целостности государства, ибо целостность, иначе говоря, незыблемость границ есть определяющее начало суверенности общегосударственного сознания как такового. Обеспокоенность молдаван понятна. Молдаване, гагаузы, евреи, болгары, украинцы и русские территориально составляли государство Молдова. Определяющим для государственного сознания является незыблемость места,
Осложнение отношений между автономиями внутри России не могло не породить настороженности и неуверенности у русского большинства на съезде. Раскол демократов скрыл весомость этого фактора в момент голосования.
Если рассматривать съезд как некое массовое действо, подвластное не только политическим страстям, но и как созвучие психологическим законам, как им созвучен театр, то я бы выделил три кульминационных момента. Они были различны по своей очередности, но они были.
Перетягивание каната изрядно утомило всех. Большинство осознавало, что на этом съезде выборы не дадут нужного результата и имя Председателя Верховного Совета названо не будет. Состояние депутатов можно было бы назвать состоянием вялого азарта. Жаль было себя, потраченного времени, и уже без веры в успех депутаты голосовали за очередного выдвиженца. Уже несколько ораторов призывали в третейские судьи Ельцина, а он все отмалчивался и ждал, страдал больше других от некой непонятности и бесполезности своей роли на съезде. Выступление Силаева соединило в себе полюса несовместимые: благодарность за оказанное ему лично доверие (премьер был переутвержден съездом в своей должности) с подтверждением своих симпатий Руслану Хасбулатову, который помогал премьеру в трудные минуты политической экзекуции на парламентском помосте. Силаеву было что вспомнить: окаянное дело о 140 миллиардах, которое, по замыслу инициаторов, должно было бы "короновать" Силаева как "крестного отца" международной мафии, бюджетные и налоговые баталии. Да мало ли причин парламентских капризов: поисков виноватого, попыток вырваться из замкнутого круга неработающих законов, хромающей на обе ноги исполнительной власти, злорадного ожидания реакции и растущего недовольства избирателей. Радикальные демократы, а также депутаты, проповедующие демократический эстетизм, показно сердились - что себе позволяет исполнительная власть! Коммунисты, раздраженные непостоянством автономий, своих союзников по коалиционной блокаде, просто не слушали Силаева, изображая на съезде благородный шум. Выступление Силаева, как показали результаты выборов, дополнительных очков Хасбулатову не добавило. Ельцин это понимал. Его положение стороннего наблюдателя на съезде становилось алогичным. Уже закралось сомнение: а надо ли вообще настаивать на Хасбулатове? Уже поползли слухи о разладе между Президентом и его бывшим первым заместителем. Ельцин крепился до последнего момента, он знал, что Хасбулатов ждет его поддержки. Но и предупреждающие голоса наиболее доверенных людей остерегали Президента: если ваше выступление не переломит ситуацию, пострадает президентский авторитет, значит, их можно приравнять к словам любого выступающего. В этой аппаратной логике была своя правота Хасбулатов человек потерянный, а короля надо сохранить. А он тем не менее выступил. Знал, наверное, что чуда не совершится и перелома на съезде, завязшем в своем упрямстве, не произойдет, а значит, случится обратное малозначимыми будут признаны его слова, поступок, влияние. Потери сочтут большими, чем приобретения... И все-таки выступил. Объяснить этот шаг одним желанием вывести съезд из тупика будет вряд ли правомерно. Возможно, и была малая надежда к тому, но слишком малая, чтобы её считать основным доводом в пользу выступления. Ельцин всегда хорошо чувствовал зал. Он был немногословен, он поддержал компромиссные варианты - Хасбулатов - Бабурин, хотя более немыслимого сочетания придумать было трудно. Его формула поддержки Хасбулатова носила внеполитический характер, была чисто ельцинской: "Я верю Руслану Имрановичу", - сказал Президент. Это усиленное его голосом "верю!" и было той президентской чертой. Много это или мало?! Судя по результатам голосования (Хасбулатов не был избран) - мало. Судя по эталонности власти, своего образа власти, своего поведения - в этом образе Президент сделал много. Они проработали с Хасбулатовым трудный год. Не раз до того подтверждал Ельцин свою уверенность в Хасбулатове. И в человеческом измерении молчание Ельцина расценивалось как акт неблагодарности, когда на политических весах остается лишь понятие выгодности. Надо отдать должное Ельцину, он всегда дорожил такими оценками, как порядочность, благородство. Он мучительно отмалчивался, и чувствовалось, что в нем борются две плохо примиримые сути: политика и человека. Человеческое чувство, несогласие души, вытолкнуло Ельцина на трибуну. Общество имело возможность увидеть, как на другом политическом ринге сбрасываются с карусели вчерашние соратники, как инстинкт самосохранения увеличивает аморальное кредо власти.
Когда измученный бессмысленными страстями зал после заседания согласительной комиссии стал обсуждать возможность сдвоенного выдвижения кандидатур, Председателя и его первого заместителя, как вариант, спасающий ситуацию, случилось событие, не столь приметное со стороны, но ключевое во всей баталии. Было решено методом мягкого голосования определить рейтинг возможной комбинации. Первым и главным вариантом согласительная комиссия признала связку Хасбулатов и Бабурин - его первый заместитель. Другие комбинации, где первым лицом ставили Бабурина, предполагалось также опробовать мягким голосованием. Как только первое предложение было поставлено на голосование, Бабурин, на всякий случай, подошел к микрофону в зале. Он не стал выступать до
УКРАДЕННАЯ ВЛАСТЬ,
ИЛИ МОЯ НЕСОСТОЯВШАЯСЯ РЕЧЬ НА СЪЕЗДЕ
Уважаемый съезд!
Лично для меня федеративный договор - явление крайне осязаемое. Я живу на Грузинской улице, в городе Москве. Это татарский район города. Татарская речь в магазине, парикмахерской, на улице, рынке. Я к этому привык. И я не скрываю, что с крайней настороженностью слежу за всей процедурой обсуждения федеративного договора, как, впрочем, и за российским референдумом, не столько в Краснопресненском районе Москвы, сколько в городе Казани.
Трагедия любой власти в её постоянстве. Это не парадокс, это истина, длительность власти рождает иную философию, иное восприятие жизни. Все нами осознанное существование, наш режим, именуемый социалистическим, по сути оставался структурой монархического характера. И то, что происходит сейчас, есть сопротивление сложившимся властным принципам, сопротивление власти, привыкшей к бессменному долголетию. Нельзя от демократии отгородиться национальными традициями, хотя бы уже потому, что состояние демократии внетерриториальное. Это всегда отношение целого и части, когда внепредельным является все-таки демократия. Мы полагаем, что столкновения в этом зале - это столкновение партий, политических течений, фракций. Смею вас заверить, что это не так.
Мы являемся свидетелями столкновения власти избранной и власти присвоенной. И если первая пришла практически с улицы, не как навык, а как настроение, и в этом её трудности, её изъян, то вторая разыграла привычную картину - власть порождает власть. Постижение другого состояния для этой власти мучительно и практически невозможно.
На этом съезде суммируются неумение с нежеланием, поэтому так труден путь реформ. Носители разные, а итог один - стена. Поэтому и стиль выступлений прямо противоположен: одни выступления как бы в парламенте, другие как бы на Пленуме ЦК КПСС.
Проблема федеративного, союзного договора - это проблема согласия. Для нас этот процесс пока мучителен. Мы с непостижимой страстью впитываем идеи суверенности, а значит, отчасти идеи разобщенности, разделения. Договоренность в пределах этого зала не есть конечная цель. Проблема в другом: договоренности, достигнутые здесь, имеют смысл лишь тогда, когда мы на их основе договариваемся с Центром. Нам не дает договориться Центр, его тоска по всевластию. Присутствующий в этом зале разлад, делегированный сюда Центром, уничтожает, губит Россию. Слияние Центра с Россией, растворение Центра в России есть превращение российской государственности в декорацию. Это равносильно признанию, что премьером России является Валентин Павлов, а Президент у России уже есть, его фамилия Горбачев. Кстати, Михаил Сергеевич так и считает. Политический анализ был бы неточен, если бы мы здраво не оценили в современной ситуации той роли, которую играет КПСС и состояние самой КПСС. Кризис КПСС не в её закостенелости, неумении реформироваться, появлении фракций и платформ внутри партии, все это во-первых, в-третьих и в-десятых. Кризис партии в шоковом прозрении, что народ более не считает партию защитником своих интересов, иначе говоря, народ обвиняет партию в присвоении этой роли или, проще говоря, в самозванстве. Вот причина кризиса, причина потрясения. Руководство партии на всех уровнях стало жертвой мифа, созданного многолетней партийной пропагандой. Отсюда тактика - попытаться вернуть авторитет не продуктивностью собственных действий, а за счет критики ошибок оппонентов.
Может ли быть хуже, чем есть сейчас?! Необъятная страна имеет нескончаемую возможность взлета, но необъятная страна имеет беспредельную глубину падения. Наступил момент, когда поведение высшей власти становится непредсказуемым. Семь человек могут обратиться в военный гарнизон. И в столицу республики вводятся войска. 29 человек могут счесть свое состояние неудобным, и 9 миллионов москвичей, являющихся избирателями, лишатся права повседневного контакта с депутатами.
Россия не имеет власти продуктивной, самостоятельной, суверенной. И это реальность.
Но Центр, который в утверждении своего права опирается на бронетранспортеры, бронежилеты, на охрану, подтверждает, что власть над навыком, экономикой, трудом, творчеством Центр утратил. Непредсказуемость поведения власти - это тоже энергия. Прошу вас это понять и почувствовать. Фундаментальная мысль, высказанная в докладе: Советы оказались неспособными принять весь объем, всю тяжесть власти, которая им предназначалась. Они, Советы, были приспособлены к выполнению одной обязанности - нести шлейф партийной власти. Я вам должен сказать, что в таком же положении в недалеком прошлом пребывало и Российское правительство.
Нынешнее правительство России выполнило очень важную задачу. Оно доказало, что оно есть. Никогда никто не знал, что существовало Российское правительство. Все знали Воротникова - члена Политбюро, но никогда никто не знал членов Кабинета министров России. Однако задача - быть или засвидетельствовать свое политическое присутствие - это слишком малая задача для правительства великой страны. Чем плох Силаев для политических течений коммунистической ориентации? Тем, что он не стал фигурой, противодействующей Ельцину, - вот в чем вопрос. Правые и консерваторы поддержали назначение Силаева и сейчас требуют от премьера "расплатиться по векселям".