Хроникёр
Шрифт:
— Я чувствую, мы с вами как-то не договорили, — с видимым усилием сказал Сашко.
— Я слушаю.
— И не договорили, может быть, потому, что вы предпочитаете слушать. Мы перед вами как на ладони, а вы для нас, так сказать, вещь в себе.
— Из своей работы, как вы убедились, я секрета не делаю. А если я вам интересен как человек, то мне-то ведь не интересно иметь дело с мерзавцем.
Лицо его стало известковым. По розовому сытому долгому телу лошадиной судорогой пронеслись мурашки. Я шлепнул его по мягкой спине.
— Пошли купаться!
Я встал и пошел к морю. Выдравшись из прибоя, выплыл на спокойное, перевернулся на спину и, переваливаясь
— Что все это значит? — спросил я Ольгу, когда она наконец явилась из моря и, прохрустев по ракушкам, села рядом со мной...
— Что значит что? — спросила она. —А где Сашко?..
— Уехал.
— Случилось что-нибудь?
— Взял и уехал.
Ольга вытянула хоботком губы и посвистела.
— Ой, что-то я боюсь!
— «Боюсь» — это, мне кажется, не из вашего лексикона.
— Да? — длинно усмехнулась она. — Однако, вы будьте поаккуратней. Он как-никак здесь хозяин. А вы не более, извините, чем гость.
— Ну, хозяин — еще не барин. Да и я, какой я к чертовой матери гость?!
— Храбрец! — оглядывая меня, усмехнулась Ольга. — Только Сашко человек мнительный. И вы напрасно так легкомысленно настроены.
— Если мнительный, пусть идет в церковные сторожа. А здесь ему люди доверены, а он, видишь ли, мнительный...
— Вы просто напрашиваетесь на неприятности...
— Ну, посмотрим!.. — прервал я. — Сейчас не о том разговор. Что это вы задумали?.. Ольга!.. Зачем?
— Странный вопрос! — вздув ноздри, медленно усмехнулась она.
— Странный?.. Почему странный?!. Я все к тому, что по отношению к другим следует поступать так же, как вы хотели бы, чтобы поступили по отношению к вам!
— Ну! Дальше! — сказала Ольга.
— Зачем же так с Французовым?.. Он уж и водочку заказывает. Докатится все это дело до свадьбы, а там что будете делать?.. Встанете с бокалом в руке и мило объявите, что пошутили, разыграли честную публику, так?
— Почему обязательно «разыграла»?! — с дрожащей улыбкой спросила она, глядя на меня угрюмыми глазами.
— Ну вот что: давайте-ка без юмора!
— Но позвольте!.. Неужели вы мне отказываете в праве хоть как-то устроить личную жизнь?! — Она откинулась с изумлением. — Да полноте, Алексей Владимирович! Вам-то какое до этого дело?
В ней была насмешливая уверенность человека, которому нечего терять.
— Ну хорошо. — Закусив губу, она сосредоточенно посмотрела на море, свежо вскипающее на отмелях, и повернулась ко мне. — Имею я право на ошибку? — Она помедлила с выжидательной улыбкой. — Почему бы и нет?.. Пусть будет и такая полоса жизни?.. При вас я была бы вторым номером. А здесь я буду номер один. Уже что-то! — едко сказала она. — А Дима вполне забавный мальчик. На свадьбу он мне дарит машину. Ну как подарочек? Я в восторге! На машине вернусь в Ленинград.
— Не умея ездить и без прав?
— Да, боже мой, вы поведете! — неприятно смеясь, вскричала она.
— А Дима?
— А Дима пускай бурит пустыню на нефть! — сообразила она, лихорадочно веселея. — Вы ко мне относитесь, как к хрустальности, сказала она, кривя губы, на которых
5
— Ну как впечатление? Нравится? Как видите, обживаемся помаленьку. Даже кладбище есть. Пускаем корни. А чего? Жить можно. Бурим потихоньку, добираемся до перматриаса. Все пробы нефтью пахнут, а нефти все нет и нет. Здорово, правда? Меня это очень интересует. Как же так? Может, нефть ушла куда-нибудь в другое место? Потекла по горизонту, и будь здоров. Как вы думаете?.. Ну вот, и я тоже не знаю. А геологи только делают вид, что знают, иначе чего же мы все впустую бурим?! А я вас почему интересую? Как внезапно снятый с работы? Судьба, правда? Всего неделю и пробыл в начальниках. Трах-бах! И снова на своем месте: дизелист! Я как к этому отношусь? Фатально. Ударили, конечно, по самолюбию, но я сразу ставлю вопрос: а что, собственно, произошло? Ищу смысл, вы понимаете? То есть: чем теперь будет мне хорошо?
Как шмель, севший на цветок и погрузивший хоботок в нектар, Дима Французов упивался собственной речью. Его нежное, чистое, ангельское лицо еще более посветлело, выражая разгорающийся внутренний мальчишечий упоительный восторг. Серые выразительные глаза газели сделались доверчивыми нестерпимо. Он, как художник, пьянел не натурой, а тем отражением ее, которое выявлялось перед ним на холсте, то есть в словах.
— Надежность — вот! Вы меня поняли? — сказал Французов. — Будучи начальником я ее не имел. Ничего не производишь, нет механизма, за которым ты следишь, — зачем же ты, верно? Чтобы думать?.. Ну, волнуешься, заставляешь себя думать — толку нет, а к вечеру падаешь с ног. Это же казнь, верно?.. А тут? Я и дизель: один на один! Дизель грохочет — и я спокоен, я чувствую потрясающую свободу: пустыня, небо, море — и все огромно! Чего мне надо? Партию в шахматы, немного музыки и чтобы было о ком заботиться... — Он замолк, видимо, вспомнив об Ольге, и громадной черною рукой медленно вытер херувимоподобный лик. Он как будто мысленно наскочил на риф. И с трудом с этого рифа снялся. — Вот! — бездумно сказал он. — Что еще у нас есть? Лодка. Самолеты почту регулярно подвозят, приемник орет на всех диапазонах, телевизор малогабаритный — видели? — что-то, правда, рябит. Может, антенна у нас слабовата? Вы в этой технике случайно не петрите? Я вдруг подумал: а что, если на буровую антенну нам водрузить?! — Французов посмотрел на меня встревоженно, потом, задрав голову, посмотрел на вышку буровой. За буровой корчилась в судорогах марева пустыня, и стоящий на расчалках самолет, искажаемый маревом, был похож на взмахивающую крыльями стрекозу. — Хотите, расскажу свою жизнь? Я думаю, ее можно будет описать в романе. Скучать не будут, честно! Интересная жизнь.
Как глыба, из-за угла вагончика вышел Иван, навис над нами, посапывая, глядя на меня свинцовыми маленькими глазками.
— Секретничаем? — Он как бы пережевывал мое появление. — А может, мне тоже интересно? — С кряхтеньем повалился в траву. — Ты же вроде обещал мне уехать? — сорвав и кусая травинку, замедленно спросил он меня.
— Ты в какую смену работаешь? — в свою очередь поинтересовался я.
— А в эту! — Иван показал мне замасленные толстые руки. — Слышишь, дизель молотит?