Хроники Академии Сумеречных охотников. Книга I (сборник)
Шрифт:
– Даже если этого не случится, мы все равно окажем Конклаву огромную услугу.
Рагнор Фелл, зеленокожий маг, преподающий в Академии уже почти столетие, замер на полпути посреди двора и уставился прямо на них – будто услышал, о чем они разговаривают. Роберт был абсолютно уверен, что это невозможно. Но рожки мага, направленные прямо на Валентина, как антенны, все-таки его нервировали.
Майкл кашлянул.
– Может, не стоит болтать о… м-м… нежити так громко…
– Буду только рад, если этот старый козел нас услышит, – фыркнул Валентин. – Стыд и позор, что ему разрешили здесь работать. Единственное место в Академии, где нежить
Майкл с Робертом переглянулись. Как всегда, Лайтвуд точно знал, о чем думает его парабатай. Он и сам думал точно так же.
Когда они впервые встретились с Валентином, то увидели перед собой юношу с точеной фигурой, ослепительно-белыми волосами и сверкающими темными глазами. Черты его лица были одновременно мягкими и резкими, словно у ледяной скульптуры, но за пугающей оболочкой прятался на удивление добрый парень, которого могла вывести из себя только несправедливость. Да, Валентин всегда был чересчур напористым, но эта напористость помогала ему добиваться того, что сам он считал правильным и хорошим. Когда Моргенштерн заявил, что Конклав несправедлив по отношению к Сумеречным охотникам и это необходимо исправить, Роберт ему поверил – и верил до сих пор. Майкл может сколько угодно вступаться за нежить – Лайтвуд все равно терпеть не мог обитателей Нижнего мира, почти так же сильно, как и Валентин. И не мог представить, почему Конклав все еще позволяет магам вмешиваться в дела Сумеречных охотников.
Но осознанная целеустремленность – это одно, а иррациональный гнев – совсем другое. Одно время Роберт надеялся, что ярость Валентина, подпитываемая горечью утраты, в конце концов уляжется. Но вместо этого душа Моргенштерна превратилась в пылающий ад.
– То есть ты не скажешь нам, как ты все это узнал, – уточнил Люциан, единственный из них, кроме Джослин, кто мог безнаказанно задавать Валентину вопросы, – но хочешь, чтобы мы ускользнули из Академии и сами выследили этих оборотней? Если ты уверен, что Конклав оценит такую заботу, то почему бы не переложить эту проблему на него?
– Конклав уже ни на что не годится, – прошипел Валентин. – Кому, как не тебе, об этом знать, Люциан! Но если никому из вас не хочется рисковать, если вы желаете остаться тут и поразвлечься на вечеринке… – Рот его искривился, словно эти слова вызывали у него невыносимое отвращение. – Что ж, тогда я все сделаю сам.
Ходж поправил очки на носу и вскочил на ноги.
– Я с тобой, Валентин, – громче, чем требовалось, заявил он. В этом весь Ходж: всегда чуть более громкий или чуть более тихий, чем нужно; всегда попадает впросак. У него определенно были причины больше любить книги, чем людей. – Я всегда на твоей стороне.
– Сядь, – выплюнул Моргенштерн. – Ты мне не нужен.
– Но…
– Что толку от твоей преданности, если к ней прилагаются длинный язык и кривые руки?
Ходж побледнел и сел обратно на землю. Глаза его яростно сверкнули за толстыми стеклами очков.
Джослин положила руку на плечо Валентина и чуть сжала пальцы – еле заметно, всего на мгновение, – но этого оказалось достаточно.
– Я имел в виду, Ходж, что твои таланты на поле боя пропали бы впустую, – голос Моргенштерна потеплел. Столь резкая смена тона могла бы показаться притворством – но Валентин вел себя абсолютно искренне.
Они замолчали на несколько минут – вспоминали, как быстро все это случилось. Вот ректор вызывает Валентина с тренировочной площадки… Вот Валентин молча, неподвижно, как и подобает Сумеречному охотнику, выслушивает грустную весть… Вот он возвращается в Академию после похорон: глаза ввалились, кожа пожелтела, лицо пересекли морщины. Он словно постарел на несколько лет – за какую-то неделю! У всех членов Круга родители – воины, и все сейчас понимали: потеря, которую пережил Валентин, может постичь любого из них. Быть Сумеречным охотником – значит жить в сумрачной тени смерти.
Они не могли вернуть Валентину отца – но могли помочь ему отомстить за потерю, а значит, просто обязаны были пойти с ним. Роберт в этом даже не сомневался.
– Конечно, мы пойдем с тобой, – твердым голосом отозвался он. – Куда угодно и зачем угодно.
– Точно, – отозвался Майкл. Куда бы ни отправился Лайтвуд, он всегда пойдет следом.
Валентин кивнул.
– Стивен? Люциан?
Краем глаза Роберт заметил, что Аматис закатила глаза. Моргенштерн никогда не унижал девушек неуважением, но сражаться все-таки предпочитал в компании парней.
Стивен кивнул. Люциан, парабатай Валентина и единственный, на которого тот целиком и полностью полагался, смущенно заерзал.
– Я обещал Селин, что сегодня вечером позанимаюсь с ней, – признался он. – Конечно, можно отменить, но…
Валентин махнул рукой – можешь, мол, не продолжать, – и расхохотался. Остальные последовали его примеру.
– Стало быть, теперь это называется «занятия»? – подколол Стивен. – Сдается мне, предмет под названием «Как прижать парня к ногтю» она уже сдала на отлично.
– Да у нас ничего не было, правда, – покраснел Люциан.
Они понимали, что Греймарк не врет. Селин, на три года младше, хрупкая миловидная куколка с фарфоровым личиком, всюду за ними таскалась, как потерявшийся щенок. Все уже давно заметили, что девушка по уши влюблена в Стивена, но надеяться ей было не на что: Эрондейл ни за что на свете не расстался бы с Аматис. Так что Люциан стал для Селин чем-то вроде утешительного приза, но и тут дело было гиблое: для него не существовало других девушек, кроме Джослин Фэйрчайлд. Это видели все – кроме, разумеется, самой Джослин.
– Сегодня ты нам не понадобишься, – наконец отсмеялся Валентин. – Оставайся. Желаю хорошо провести время.
– Я должен пойти с тобой, – в голосе Люциана не слышалось и тени веселья.
Мысль, что Валентин будет рисковать собой, а его рядом не будет, причиняла Греймарку невыносимые страдания. Роберт его понимал. Парабатаи не всегда сражаются плечом к плечу – но если знаешь, что твоему парабатаю грозит опасность, а ты не можешь помочь ему, не можешь его защитить? От этого больно почти физически. Мир еще не знал более крепкой и тесной связи между парабатаями, чем та, что соединяла Валентина и Люциана. Роберт кожей ощущал потоки, струящиеся в этот момент между ними. Безмерная сила и бесконечная любовь перетекали от одного к другому с каждым вздохом, с каждым взглядом.