Хроники Амбера. Книги Мерлина (авторский сборник)

Желязны Роджер Джозеф

— Мой бог! — сказал я.

— Я права? Это важшшно? — сказала Глайт.

— Это важно, — отозвался я.

6

По всей часовне стояли свечи, многие ростом с меня и почти в обхват толщиной. Некоторые были серебряными, некоторые — серыми, несколько белых, несколько чёрных. Они стояли на разной высоте в хитром порядке на скамейках, выступах, узлах орнамента на полу. Тем не менее, основной свет давали не они. Освещение шло откуда-то сверху, и я даже предположил, что это дневное небо. Но когда я глянул

вверх, чтобы прикинуть высоту свода, я увидел, что свет изливается из большой бело-голубой сферы, заключённой в тёмную металлическую сеть.

Я сделал шаг вперёд. Огонёк ближайшей свечи мигнул.

Я обратился лицом к каменному алтарю, который заполнял нишу напротив меня. Перед ним по обе стороны горели две чёрных свечи, а поменьше — серебряные — на нём. Мгновение я просто рассматривал алтарь.

— Похошшш на тебя, — заметила Глайт.

— Я думал, твои глаза не видят двумерных изображений.

— Я долгое время жила в музссее. Зссачем прятать сссвой портрет так сссекретно?

Я двинулся вперёд, взгляд — на картину.

— Это не я, — сказал я. — Это мой отец, Корвин из Эмбера.

Серебряная роза стояла в вазе перед портретом. Была она настоящей или творением искусства или магии, я сказать не мог.

А перед розой лежала Грейсвандир, на несколько дюймов вытащенная из ножен. Я почувствовал, что меч настоящий, что вариант, который носил отцовский призрак Лабиринта, был всего лишь реконструкцией.

Я протянул руку, поднял меч, вынул из ножен.

Когда я взял его, замахнулся, ударил en garde, сделал выпад, сближение — вспыхнуло ощущение силы. Ожил спикарт, центр паутины сил. Я опустил взгляд во внезапном смущении….

— И клинок отцовский, — сказал я, возвращаясь к алтарю и вкладывая меч в ножны. Расстался я с Грейсвандир очень неохотно.

Как только я вернулся, Глайт спросила:

— Это важшшно?

— Очень, — сказал я, пока путь сжимал меня и отбрасывал обратно на вершину дерева.

— Что теперь, массстер Мерлин?

— Я должен попасть на ленч к матери.

— В таком ссслучае, лучшшше бросссь меня здесссь.

— Я могу вернуть тебя в вазу.

— Нет. Я давно не уссстраивала засссад на дереве. Это будет прекрасссно.

Я вытянул руку. Глайт расплелась и утекла в мерцающие ветви.

— Удачччи, Мерлин. Посссети меня.

А я спустился с дерева, всего лишь раз зацепившись штанами, и пошёл по коридору быстрым шагом.

Два поворота спустя я подошёл к пути, ведущему в главный зал, и решил, что лучше пройду здесь. Я шнырнул в него и выскочил возле массивного очага — высокие языки пламени сплетались в косички — и медленно обернулся, обозревая необъятную комнату и пытаясь выглядеть так, будто я стою и жду здесь уже очень долго.

Кажется, наличествовала только одна персона — моя. Которая, по краткому размышлению, должна производить диковатое впечатление на фоне огня, ревущего так изящно. Я привёл в порядок рубашку, отряхнулся, пробежал расчёской по волосам. Я вёл смотр ногтям, когда опознал вспышку движения на самом верху огромной лестницы, громоздящейся по левую руку.

Вспышка явилась снежной бурей

внутри десятифутовой башни. В центре её танцевали, потрескивая, молнии; льдинки позвякивали и рассыпались по лестнице; перила покрылись инеем, когда она прошла мимо. Моя мать. Кажется, она увидела меня в то же мгновение, как я увидел её, ибо она приостановилась. Затем буря свершила круг по ступеньке и начала спуск.

Спускаясь, она плавно меняла и форму, черты лица менялись почти на каждом шагу. Я начал изменение в тот миг, когда увидел её, и, по-видимому, она взялась за то же, когда увидела меня. Как только я сообразил, что происходит, я смягчил собственные потуги трансформации и отменил их хилые результаты. Я и не предполагал, что она снизойдёт до того, чтобы приноравливаться ко мне, во второй раз, здесь, на её собственных игрищах.

Перевоплощение завершилось, когда она достигла самой нижней ступени, став миловидной женщиной в чёрных брюках и красной рубашке с широкими рукавами. Она снова посмотрела на меня и улыбнулась, подошла ко мне, обняла.

Было бы бестактно утверждать, что я хотел трансформироваться, но вот забыл. Или сделать любое другое замечание на эту тему.

Она отвела меня на расстояние руки, опустила взгляд и подняла его, покачав головой.

— Ты что, спал в одежде до или сразу после исступлённых тренировок? — спросила она меня.

— Неласковое приветствие, мама, — сказал я. — Просто по пути я остановился осмотреть достопримечательности и влип в пару проблем.

— Ты потому и опоздал?

— Нет. Я опоздал, потому что зашёл на нашу галерею и задержался там дольше, чем рассчитывал. Да и не очень-то я опоздал.

Она взяла меня за руку и развернула.

— Я прощу тебя, — сказала она, увлекая меня к розово-зелёной с золотыми прожилками путевой колонне, установленной в зеркальном алькове через комнату направо.

Я чувствовал, что от меня не ждали ответа, и не ответил. Мы вошли в альков. Я с интересом ждал, проведёт она меня вокруг столба по часовой стрелке или против.

Против стрелки, выход наружу. Все страньше и страньше.

Мы отражались и переотражались с трех сторон. Такова была комната, из которой мы вывалились. И на каждом обороте, что мы делали вокруг столба, вздувался следующий зал. Я наблюдал изменения, словно в калейдоскопе, пока мать не остановила меня перед хрустальным гротом у подземного моря.

— Много времени прошло с момента последних воспоминаний об этих волнах, — сказал я, делая шаг вперёд на снежно-белый песок, в хрустальный свет, напоминавший костры, солнечные отблески, канделябры и дисплеи на жидких кристаллах, всевозможных размеров и бескрайних возможностей, кладущих скрещённые радуги на берег, стены, чёрную воду.

Она взяла меня за руку и повела к приподнятой и обнесённой перилами площадке на некотором удалении справа. Там стоял полностью накрытый стол. Внутреннее пространство ещё большего сервировочного столика занимала коллекция подносов, накрытых колпаками. Мы взошли по небольшой лестнице, я усадил маму за стол и решил проинспектировать пряничные избушки по соседству.