Хроники амбициозной брюнетки
Шрифт:
Водитель сдал назад. Захар с Дашей вернулись.
— Оксан, извини, ты не могла бы пересесть вперед? — распорядилась Аксенова.
Оксана пересела.
Вот это да! Она его вытолкала взашей, а он вернулся как ни в чем не бывало! У него что, гордости нет?
Кто же он такой, этот Захар? Жиголо?
— Захар, я сумасшедшая, мне так стыдно, это просто изуверство какое-то… — каялась Даша. — Ну, я вошла в раж, знаешь, «все вокруг враги», у меня это бывает, но ты не волнуйся — с ножом я еще ни на кого не бросалась, честное
— Слушай, а ты завтра не будешь раскаиваться в содеянном? — поинтересовался Захар.
— Я?! Что ты! — фыркнула она. — Вот ты думаешь, я психанула? Если ты о том, как я выгнала тебя на улицу, — это было ужасно, и я этого не переживу! Да, я буду раскаиваться — и делаю это прямо сейчас. Но что касается этого опарыша, Юленьки, — ни за что! Отвечаю за каждое свое слово! Я уже несколько месяцев мечтала это сделать! Нецивилизованный я человек, Захар, так и знай!
— Ну, я занимаюсь боксом, — усмехнулся он.
— Какой же ты милый! — невпопад заявила Даша.
До Оксаны донеслись звуки поцелуев.
Неужели ей так повезло — она работает на ненормальную?
— Даша, это ненормально! — возмутилась Оксана на следующий день.
— Я знаю, — согласилась та. — В этом весь смысл.
Оксана еле-еле уговорила «Космо» сделать с Дашей интервью. Не то чтобы масштаб Аксеновой был для журнала мелковат, просто они публиковали материал о ней полтора года назад, а для «Космополитена» это не срок.
А теперь Оксана должна была объяснить главному редактору — девушке довольно консервативной в том, что касалось стиля истинной «космо-герл», — что Даша хочет сняться обнаженной, с обнаженным же Захаром (который еще не знал об этом) в стиле Джона Леннона и Йоко Оно.
— Но почему не «Максим»? Не «FHM»? — отчаивалась Оксана.
Задача казалась ей невыполнимой.
— Потому что «Космо» — самый популярный женский журнал, — Даша посмотрела на нее как на устрицу, которая вдруг пискнула: «Не ешь меня!»
— Это невозможно. — Покачала головой Оксана.
— Да ну? — усмехнулась Даша. — А ты попробуй!
Оксана поплелась к телефону, обещая себе не звонить, не говорить, не позориться, а просто наврать хозяйке, будто ей дали от ворот поворот.
Но Даша чуяла вранье за версту. Видимо, потому, что сама врала каждый божий день.
— А что? — усмехнулась она после того, как наплела небылиц в интервью одному серьезному журналу. — Я же писательница. Ложь — моя профессия. Это ведь забавно.
Захар уехал рано утром. Оксана встретила его на кухне — он ломал кофемашину. Она показала, как ею пользоваться, стараясь не думать о том, что у него под полотенцем.
За полотенце Захар извинился — мол, не ожидал увидеть здесь людей в восемь утра.
Но это ничего.
До него у Даши был рокер, который плавал в бассейне
Витя. Лет сорока пяти.
Красивый мужчина, только слегка потрепанный.
Даша клялась, что без головы он напоминает ей Билли Айдола — такой сухой, жилистый. Рокер действительно был без головы — после очередного рок-фестивала, то ли «Эммауса», то ли «Крыльев», он притащил в дом банду пьяных в лоскуты музыкантов, журналистов и даже фанаток, одна из которых была застигнута Дашей в тот момент, когда пыталась сделать рокеру под водой минет. Безумная затея.
— Было весело! — ответила Аксенова на сочувственные причитания Оксаны.
Это случилось через три дня после того, как Оксану приняли на работу.
— Тебя это не расстраивает? — поинтересовалась Оксана.
— Да ладно тебе! — отмахнулась та. — Он же псих! Но зато я переспала с кумиром моего детства. Помнишь, как все от него тащились?..
Оксана помнила, как от него тащилась Даша.
И ведь даже нельзя сказать, что Аксенова была классической «плохой девчонкой», а Оксана — «отличницей».
Даша, кстати, почти не пила. Ну, позавчера уделалась, но это случалось не чаще трех раз в год. Она берегла внешность и здоровье. Сходила с ума она «всухую».
А Оксана, наоборот, могла напиться и зависнуть где-нибудь в «Маккое», а раньше — в «Голодной утке».
Оксана всю жизнь считала себя революционеркой — после того как отказалась поступать в медицинский, несмотря на мольбы и угрозы родителей, и пошла на журналистику. Она слушала «Мерилин Менсон», носила рваные джинсы задолго до того, как те вошли в моду и мечтала писать прогрессивные эссе в «Эсквайр».
Но сейчас суть была в том, что полотенце оказалось не очень большим — Даша не любила махровые простыни, — крепко облегало бедра и не оставляло сомнений в том, что у Захара потрясающее тело.
— Я переоденусь, — он поставил на стол чашку кофе и подвинул ее к Оксане.
Та отмахнулась. С утра она кофе не пила. А пила зеленый чай, завтракала и лишь после полудня варила себе капучино.
Даша, наоборот, с утра (с двенадцати до часу) на еду смотреть не могла, зеленый чай вообще считала пойлом и где-то час растормаживалась, попивая кофе и покуривая сигареты.
А потом уже сразу обедала.
Захар так и не переоделся, благородно оставив возможность любоваться на его мускулистые икры.
— Захар, а ты правда юрист? — спросила Оксана.
— О да! — кивнул он. — Это трагедия моей жизни.
— Почему это? — удивилась она.
— Компромисс между желанием моих родителей видеть меня биологом или психиатором.
— Почему биологом? Или психиатором?
— Ну, когда мне было тринадцать, мама ударилась в православие и решила, что биолог — вполне богоугодное занятие, а отец как правоверный еврей мечтал, чтобы у сына была надежная профессия.