Хроники царя Давида
Шрифт:
— Давид — скотокрад? Да никогда! Для этого он был слишком уж хитер. «Люди, — часто говорил он нам, — если я замечу, что кто-то из вас тронул хотя бы овечий хвост, тому не поздоровится. Пусть БОг сотворит со мной все, что ему угодно, если я не прикажу сечь этого негодяя до тех пор, пока шкура не отделится от тела». Пораскиньте своим умишком, к чему приведет кража овец? Уже после первого же набега пастухи будут избегать нас и прятать свои отары или, еще того хуже, соберутся вместе и прижмут нас своими пращами к стенке. Ведь ловкий пастух с хорошей пращей сравнится с любым воином. Вам, должно быть, известна история про мою схватку с Голиафом? Или, упаси БОг, пожалуются царю Саулу, и тот пошлет против нас пару тысяч людей из своего войска, и что же тогда? Нет, ребята, это не тот путь, чтобы выжить в диких краях. Мне вот явился во сне ГОсподь и сказал: «Давид, за то, что ты следуешь закону, который я дал твоим праотцам, я укажу тебе верный путь, на котором тебе и людям твоим будет хорошо. Не трогайте пастухов, не обижайте их, а водите с ними дружбу, защищайте от разбойников и кочевников,
Мивсам, сын Мишмы, почесал культю, которая покраснела, воспалилась и страшно зудела; в его гноящихся глазах засветился отблеск былой славы Давида. И говорил он далее следующее:
— Ну, а у этого Навала были тысячи овец, все жирные, и шерсть их была тончайшей, и козы наилучшие, тоже тысячи голов; так что у нас изо рта слюнки текли, стоило подумать о том времени, когда начнется стрижка. И сказал мне Давид: «Мивсам, я знаю, что ты парень не промах и язык у тебя хорошо подвешен. Возьми-ка ты могучих молодцев, вроде тебя, и скачи к Навалу, пожелай мира дому его и всякое такое, а потом напомни, что живет он во благе, в то время как мы в седлах сидим в пустыне, защищая его добро, а теперь, мол, в этот добрый день, пришли мы за милостью, пусть найдет он что-нибудь для друга твоего Давида, сына Иессея». Навал же жирен был, как бочка, брюхо до самых колен, а под подбородком — жирный мешок. Рассвирепел он, разорался: «Кто таков этот Давид, сын Иессея? Много тут развелось всяких, скрывающихся от своих хозяев и пытающихся урвать у честных людей. И я должен отдать свой хлеб, свое вино и мясо, приготовленное для стригалей, и свои кровные деньги этим разбойникам, о которых не известно, кто они и откуда?!» Я испугался, что его удар хватит: лицо его побагровело, а потом стало сизым, словно слива; я вспомнил, что говорил мне Давид: «Всегда будь вежлив, Мивсам», и сказал спокойно: «Не волнуйся так, добрый господин, а о сыне Иессееве ты еще услышишь».
Мивсам, сын Мишмы, почесал под мышкой, нащупал то, за чем охотился, попробовал на зуб и сплюнул. А затем продолжал:
— А та женщина все время наблюдала за нами. Была она стройной и носила красивые одежды, на пальцах — кольца, на ногах — браслеты. Я заметил, что положила она на меня глаз, ведь я был широк в плечах, узок в бедрах и в седле сидел ловко. А когда хотел я уже поскакать обратно после разговора с Навалом, она подошла ко мне и спрашивает: «Этот Давид, сын Иессея, твой предводитель, похож ли он на тебя?» Я говорю: «Коль ты меня приметила, красавица, то Давид зажжет в сердце твоем пламень, ибо он стоит десятерых таких, как я. Но кто ты такая?» «Я Авигея, жена Навала», — говорит она, и по голосу ее сразу можно было понять, что этот муж нужен ей, как прыщ на заднице. Дух ГОсподень шепнул мне, что жену Навала мы еще увидим, и ударил я своего мула кулаком между ушей так, что помчался он, уподобившись орлу. Когда добрались мы до условленного места, которое указал Давид, он нас там уже дожидался со всеми своими людьми. Я передал ему речи Навала. Тогда сказал Давид: «Пусть каждый опояшется мечом своим». И сам он тоже опоясался своим мечом и поклялся, что до утра Навал и все его близкие лишатся того, чем они мочатся на стену. Мне же он велел: «Мивсам, останься с двумя сотнями людей у поклажи и повозок и охраняйте их». С ним отправились четыре сотни, что там было дальше, я не знаю, утром привез он с собой много чего и выглядел очень довольным, словно лягушка, проглотившая муху.
Среди вещей, оставшихся после смерти Авигеи, жены Давида и вдовы Навала, которые хранились в одной из комнат царского гарема, обнаружили осколки глиняных табличек. Аменхотеп, главный царский евнух, передал мне их со своим слугой. На одном из осколков был список, написанный неловкой рукой, со множеством ошибок. Вот этот список:
Для Давида сына Иесы дадено
2 сотней хилебов
2 михов лудшива вина
5 авце жариных
5 мер сушеного зирна
1 сотна мишков узюма
2 сотней мишков финекав
8 аслоф шобы визти
— Попробуй этого вина, господин, — говорила Дебора, служанка Авигеи. — Да сделает со мной БОг все, что ему угодно, если это та бурда, что подаю я постояльцам, которые не могут отличить уксуса от козьей мочи. Мое вино получше царского, из виноградников Ваал-Гамона, и все годы хранилось в этом кувшине. Оно из тех особых погребов Навала, первого супруга госпожи моей, которого хватил удар. Госпожа моя, да будет ГОсподь милостив к душе ее, подарила его мне и сказала: «Дебора, сохрани его до того дня, пока не встретишь мужчину, который пленит тебя так, как пленил меня Давид; тогда откроешь ты сей кувшин и выпьешь вино с этим мужчиной». Ну, пришел один мужчина, милостивый господин, потом другой и третий, а я все не знала, пленил ли кто-нибудь меня так, как Давид, сын Иессея, мою госпожу, или нет; так кувшин и остался нераспечатанным. Мужчины приходили и уходили, я стала старой, морщинистой
Так что открою я его теперь, господин, и давай помянем Авигею, мою госпожу. Не потому, что она столь быстро и с такой готовностью раскрылась мужчине. Но ведь не была она уже овечкой юной, когда повстречала сына Иессеева. Авигея была на шесть или восемь лет старше его, но тело ее было упруго, а груди торчали, подобно стенобитным таранам. Она и домом управляла, и слугам приказывала, и вела счета, в то время как Навал, супруг ее, обжирался да пьянствовал, превращаясь в кучу набитых кишок, отвратную для любой женщины, а уж такой, как эта, тем более. Ходили слухи, что госпожа моя принимала то погонщика ослов, то странствующего гончара, конюшего, сказителя и сборщика налогов; но на самом деле была она женщиной благонравной и предпочитала общество пятерых своих служанок, одной из которых была я. Мы должны были лелеять ее и холить, целовать и ласкать до тех пор, пока она облегченно не вздыхала и слезы не наворачивались ей на глаза.
Да благословит ГОсподь Яхве эту каплю текучего солнечного света!.. А когда Авигея, госпожа моя, увидела молодца, которого Давид послал к Навалу, ее супругу, когда услышала, как он его обругал, тогда сказала мне: «Дебора, дорогая, ежели этот Давид, сын Иессея, так же хорош, то что-то будет. Возьми этот список, собери, что там перечислено, и вели грузить все это на ослов, да поторопись, иди вперед с погонщиками, а я последую за вами. Но ни слова Навалу, моему супругу, — добавила она, — ибо этот сукин сын воспрепятствует мне». Когда она нагнала нас на своем осле, я заметила, что глаза ее подкрашены, щеки нарумянены, а губы пылают, как мякоть граната, и источала она аромат, словно целый сад цветов. Только въехали мы в тень от горы, поднялся шум, и Давид со своим отрядом направился к нам, а Авигея, госпожа моя, обогнав нас, поскакала ему навстречу.
Вино и впрямь прекрасно, еще стаканчик, господин? Ежели хочешь ты написать о госпоже моей, то слушай теперь внимательно, ибо подошли мы к ее встрече с Давидом. Представь: сидит он в седле, смуглое лицо, рыжие кудри, а глаза так прямо и светятся. Авигея же, госпожа моя, соскользнула с осла и пала ниц пред Давидом. Он спрашивает: «Кто эта женщина?» Тут я вышла вперед и объяснила ему: «Это госпожа моя Авигея, жена Навала из Маона, имеющего владения в Кармиле». Давид спрыгнул с коня и сказал громко, так, чтобы все слышали: «Мне очень жаль, красавица, защищал я имущество Навала, а он за добро отплатил мне злом». Авигея же, госпожа моя, обратила к Давиду свое лицо и выпрямилась, так что увидел он, что груди ее стоят подобно тарану стенобитному. И сказала она: «Меня вини, господин мой, на мне грех. Прошу тебя, не Гневайся на Навала, он глуп. Лучше обрати свой взор на рабу твою, у которой сердце бьется сильнее при виде тебя, ибо господин мой стоит за дело ГОспода, и да не настигнет тебя зло до конца дней твоих. Прими милостиво дары, кои принесла тебе твоя раба, а именно: двести хлебов, два меха вина, пять жареных овец, пять мер сушеных зерен, сто мешков изюма, да двести мешков фиников. Раздай все это своим молодцам. И если ГОсподь доставит этим радость господину моему, то не забудь рабу твою».
А вино-то пьянит, господин! И пробуждает воспоминания об Авигее, госпоже моей, и о Давиде, сыне Иессея. Вот поднимает он ее с колен и ласково ставит на ноги. «Благословен ГОсподь, БОг Израиля, — говорит он ей, — который направил тебя ко мне. И благословенна ты, которая воспрепятствовала мне сегодня пролить кровь. Ибо так же истинно, как живет ГОсподь БОг Израиля, ежели бы ты не поторопилась и не встретила меня, Навал бы до утреннего рассвета лишился бы того, чем мочится на стену». И Давид поклонился ей, и оба они отправились в заросли, а когда вернулись, госпожа моя так держала голову, что казалась на десять лет моложе. Давид же сказал ей: «Иди с миром в дом свой, ибо прислушался я к твоим словам и внял им».
Однако ты не осушил свой стакан, господин. Не обращай на меня внимания, прошу: через эту старую глотку протекло столько вина, что можно наполнить тысячу козьих мехов. Так вот, возвратилась Авигея, госпожа моя, к своему супругу Навалу, а он пьян до беспамятства и валяется в своей блевотине, ибо все это время он кутил; потому она ничего ему не сказала до утреннего света. Но когда он пробудился со стонами, вонючий, словно свинарник, и не мог понять, где у него голова, а где ноги, тогда встала она пред ним, свежая, словно роса на розе, и сказала: «Ах, ты мешок с жиром, пропойца несчастный, немочь ничтожная! Я спасла тебе жизнь, поспешив выехать навстречу Давиду, сыну Иессея, чтобы передать ему толику твоего добра: хлеб и вино, жареное мясо и сушеные зерна, изюм и финики, ибо Давид к утру был бы тут и всех искалечил». Тут Навал подпрыгнул резвее блохи и, воздев руки, возопил: «Ты слышишь, ГОсподи, что говорит эта ведьма, эта сука чертова, погибель моя! Она разорит меня! Отдать овец, и сушеные зерна, и финики! Да увянут ее груди, да сгниет чрево ее, ибо ты, ГОсподи, справедлив и должен покарать зло». Он начал всех созывать — управляющего и слуг своих, злился и бушевал, пока губы, а потом и все его лицо не посинело, он упал на спину и стал неподвижен, как камень. Управляющий сказал, что надо сделать кровопускание, слуги помчались за цирюльником; однако Авигея, госпожа моя, сказала: «Возносите, сколько угодно молитвы ГОсподу, но не троньте господина вашего, ибо БОг сделал его толстым и замедлил его кровь, так пусть исполнится его воля». Десять дней подряд молились слуги, и ожидал цирюльник, и сидела госпожа моя подле Навала, супруга своего, а он лежал, словно камень. На десятый день послал ГОсподь Навалу такой удар, что тот преставился.