Хроники Элении (сборник)
Шрифт:
— С первым же судном, сэр Спархок.
Спархок что-то обдумал и сказал:
— Я не думаю, что мы вернемся назад в Мэйдел. А там остались несколько наших товарищей, в доме маркиза Лисьена.
— Я знаю его, — кивнул настоятель.
— Вы не могли бы и им послать весточку? Передайте, что если все будет нормально, то из Дабоура мы вернемся прямо в Замок. Пусть и они отправляются в Симмур.
— Хорошо, Спархок.
Спархок в задумчивости теребил узелок на своей повязке.
— Оставь его в покое, — строго сказала Сефрения.
Спархок со вздохом убрал руку.
— Я, конечно, не берусь указывать Магистрам, что они
— И это, возможно, избавит нас от необходимости позднее вводить сюда целые армии, — согласился настоятель. — Я обязательно упомяну об этом в моем рапорте.
Спархок встал.
— Вот и опять я у вас в долгу, отец мой, — сказал он. — Вы всегда выручаете меня в трудные часы.
— Мы служим одному Богу, Спархок, — ответил настоятель. — Кроме того, — усмехнулся он, — ты мне очень по душе. Кое-что вы, пандионцы, делаете не так, как мы, но вы получаете результаты, а это главное.
— Будем надеяться и на этот раз.
— Будьте в пустыне настороже, друзья, и удачи вам.
— Спасибо, отец мой.
Они спустились в главный монастырский двор, а колокола тем временем начали призывать монахов к утренне. Кьюрик привязал коробку с мечами к вьючному седлу мула и все трое взобрались на лошадей. Они выехали через главные ворота монастыря, под заполонивший все вокруг перезвон колоколов.
Пока они добирались до пыльной прибрежной дороги, ведущей на запад, в Джирох, Спархоком овладело задумчивое настроение.
— Что с тобой, Спархок, — спросила Сефрения.
— Эти колокола напомнили мне, что было тогда, десять лет назад. Я знал, что когда-нибудь вернусь в этот монастырь, — он выпрямился в седле, — это славное место и жаль покидать его, но… — Спархок пожал плечами.
Слепящие лучи утреннего солнца отражались от белесой выветренной поверхности дороги, от камней, песка и гравия слева от дороги. По правую сторону вниз резко срывался береговой откос, а за ним, за нестерпимо сияющей полоской белого прибрежного песка, раскинулись темно-голубые воды Внутреннего моря. Солнце припекало, и не больше чем через час стало совсем тепло, а еще через полчаса и вовсе жарко.
— Интересно, здесь когда-нибудь бывает зима? — спросил Кьюрик, стирая с лица пот.
— Это и есть зима, Кьюрик, — ответил Спархок.
— А что же здесь творится летом?!
— Летом тут несладко, нам бы пришлось ехать по ночам.
— А далеко до Джироха?
— Около пятисот лиг.
— Недели три ходу.
— Боюсь, что так.
— Все ж стоило бы нам поехать морем, смерч там не смерч…
— Нет, Кьюрик, — сказала Сефрения. — Мы не нужны Элане утопленниками.
— А разве это, которое следит за нами, не может колдовством найти нас?
— По-моему нет, — ответила Сефрения. — Когда это нечто искало Спархока десять лет тому назад, ему приходилось расспрашивать людей. Оно не могло само почуять его.
— Да, я забыл об этом.
Дни в пустыне проходили однообразно-тоскливо. Они поднимались рано-рано утром, когда на небе еще не гасли звезды, и гнали лошадей до полудня, когда солнце начинало немилосердно палить их самих и лошадей своими отвесными лучами. Потом они отдыхали в неверной призрачной тени тента, который дал им в дорогу настоятель, а их лошади лениво
И вот у одного из таких родников, чья кристально-чистая вода стекала по скалистому скату в небольшое прозрачное озерцо, окруженное высокими гибкими пальмами, перед ними предстала тень облаченного в черные доспехи пандионца. Спархок, одетый в одну только набедренную повязку, только что вылез, роняя на песок капли, из восхитительно холодной заводи, когда черная фигура показалась на дороге с запада. Всадник и лошадь не отбрасывали никакой тени, и было видно, как их пронизывают лучи солнца, висевшего как раз за спиной всадника. И снова Спархок почувствовал веяние могильного холода, такого странного и неожиданного в этом царстве невыносимой жары и палящего солнца; когда всадник приблизился, он увидел, что лошадь под ним — просто безглазый скелет, покрытый ссохшейся кожей. Спархок не попытался взять свое оружие, но стоял неподвижно, и только дрожь пробирала его, несмотря на жару, и смотрел как приближается призрак. А тот остановил лошадь в нескольких саженях от него и мертвенно-медленным движением вынул свой меч.
— Матушка, — бесцветным речитативом произнес он, обращаясь к Сефрении, — я сделал все, что мог. Рыцарь отсалютовал, поднеся гарду меча к своему забралу, а потом, повернув его рукоятью вперед, протянул вперед.
Бледная Сефрения, спотыкаясь, прошла по горячим плоским камням к рыцарю и приняла меч обеими руками.
— О твоей жертве будут помнить в веках, сэр рыцарь, — сказала она дрожащим голосом.
— Что значит земная память в Чертоге Смерти, Сефрения? Я сделал то, что велел мне мой долг — это и будет мне утешением в вечности, — затем его шлем с опущенным забралом повернулся к Спархоку. — Приветствую тебя, брат, — донесся из-за забрала бесцветный и какой-то далекий голос. — Знай, что вы на верном пути, в Дабоуре вы найдете то, что ищете. А когда ты выполнишь то, что велят тебе долг и честь, мы возликуем в Чертоге Смерти, ибо не напрасной станет тогда наша жертва.
— Привет и тебе, брат мой, — ответил Спархок, с трудом выталкивая слова из пересохшего рта. — И прощай, да пребудет мир над твоей душой.
Мгновение спустя призрак растаял в жарком мареве над пустыней.
Ноги Сефрении подкосились и с протяжным стоном она рухнула на раскаленные камни, будто тяжесть обретшего плотность меча пригвоздила ее к земле.
Кьюрик подбежал к бессильно распластанной на земле женщине, легко поднял ее на руки и отнес в тень, к заводи.
А Спархок, не обращая внимания на обжигающую босые ноги гальку, отправился к месту, где она лежала и поднял меч своего погибшего брата. Позади себя он услышал звуки свирели Флейты. Мелодию эту он не слышал раньше. В ней была вечная тоска и страстный призыв или вопрос о чем-то… Спархок обернулся, держа в руке меч. Сефрения лежала на одеяле в тени пальм, под ее закрытыми глазами обрисовались темные круги. Коленопреклоненный Кьюрик заботливо склонился над ней, а Флейта сидела, скрестив ноги, невдалеке и выпускала на волю заключенные в свирели странные и страстные звуки своей песни.